Волонтер: Неблагодарная работа
Шрифт:
– Значит, они дождались, когда он уедет, – вздохнул капитан-командор, – и только после этого арестовали вас. И давно он уехал?
– Утречком. Яшка Кольцо проводил его на причал…
– Значит, воевода опасается князя. Не зря! Вот только теперь вытаскивать отсюда нужно не одного меня, а еще и вас. Андрей признайтесь мне, только честно – Вы иноземец?
– В какой-то степени да. Я эстляндец.
– Почему же вы не сказали об этом раньше?
– На то был приказ Петра Алексеевича.
И Андрей поведал капитан-командору свою историю. Как он оказался около Нарвы. Плен и непонятное внимание к его персоне
– Жаль, что Петр Алексеевич из вашего происхождения сделал тайну, – молвил капитан-командор, – сейчас бы не было этой ситуации. Вы были бы на свободе.
Андрей промолчал. Объяснять, что если бы государь поступил по-другому, то и события пошли бы другим путем. Но тогда, когда Петр Первый принимал свое решение, поступать нужно было так, а не как не иначе.
– А вы то капитан-командор, почему здесь оказались? – поинтересовался Золотарев.
– Извет подьячего Григория Истомина, – молвил Ремизов, – Как-то узнал сей злодей о моем плане посадить шведские корабли на мель с помощью нашего лоцмана. Вот и написал, собака, что, дескать, хотел Иван Рябов провести парусники по корабельному пути, аж до самого городка Архангельского. А сделал он сие по-научению капитан-командора Александра Ремизова. Ну, а у воеводы Прозоровского давно на меня зуб имелся, а тут такой повод. Грех не воспользоваться.
– Да же не посмотрел на ваше ранение?
– А что ему мое ранение. Лекаря ко мне заморского прислал, да на этом все почести и закончились. Думаете, почему я вас Андрей спросил, что вы иноземец? Так из праздного любопытства? Видите ли, вас князь Прозоровский почему-то принимает за шведа! Как случилось, что ваше инкогнито им раскрыто?
Андрей пожал плечами. Неожиданно ему захотелось курить. Он поднял с земли кафтан и достал оттуда кисет. Потом, как советовал капитан-командора, отыскал сено, что было свалено в углу у дверей. Постелил его недалеко от Ремизова. Закурил.
– Вы курите? – спросил капитан-командор.
– Да.
– Не дадите покурить, а то с момента ареста не удалось ни разу это сделать. У меня все отобрали. Почему это не сделали у вас?
– Знать бы, – вздохнул Золотарев. Он сделал несколько затяжек и протянул трубку капитан-командору. Тот пустил колечко и выдал вздох облегчения.
– Так вы Андрей так и не ответили на мой вопрос, – произнес он, возвращая трубку, – Как случилось, что ваше инкогнито им раскрыто?
Золотарев вздохнул и рассказал, о том, как их шар свалился в воду, а он, по инерции очнувшись, спросил на своем родном языке: «Где я?».
Капитан-командор хотел, было что-то сказать, но дверь скрипнула. В проеме появился здоровенный мужик с закатанными по локоть рукавами белой рубахи.
– Золотарев! – Проревел он, – Воевода батюшка желает с тобой побеседовать.
Андрей поднялся с сена. Подумал немного и протянул кисет капитан-командору.
– Поберегите его для меня, – сказал он. – Если не вернусь, оставите себе. Накинул кафтан и последовал за катом.
Князь-воевода чувствовал себя здесь хозяином. Ему удалось убедить архиепископа Афанасия в том, что капитан-командор, а также вор Андрейка Золотарев – являются государевыми преступниками, что втерлись в окружение Петра Алексеевича с помощью обмана и хитрости. Правда сначала злоумышленником был только Ремизов, но после чудесного возвращения племянника им стал – Андрей Золотарев, который как теперь выяснилось, таковым и не являлся. Когда-то злодей должен был совершить ошибку, вот он ее невольно и совершил, выдал так сказать с головой.
Все думали, что он русский, а он ворог финном или даже может быть и шведом является.
Воевода расстегнул верхнюю пуговку на кафтане. Попросил для начала притащить кваску, и только потом приказал заплечных дел мастеру привести арестованного. Пока те не вернулись, вытянул ноги и зевнул. Может, и задремал бы, да вот только дверь скрипнула.
Андрея втолкнули в помещение с низким белым потолком, где человеку ростом чуть выше Петра Алексеевича пришлось бы стоять согнувшись. Яркий свет пробивался через большое окно, прорубленное в стене. За столом, развалившись и вытянув ноги, сидел Алексей Петрович Прозоровский собственной персоной. Казалось, что он дремал. На столе возле него кувшин с квасом. Золотарев невольно облизнулся, и сразу же захотелось пить.
– Ну, входи, – молвил воевода. – Хоть ты и ворог, присаживайся. Ведь разговор, я так полагаю, нас с тобой будет долгий.
Андрей огляделся и увидел табурет. Ему даже почудилось, что находится он сейчас в двадцать первом веке. Медленно опустился на него. Воевода посмотрел на ката, и тот удалился из помещения, закрывая дверь.
– Ну, рассказывай, – слащавым голосом, проговорил Прозоровский, – кто таков и каким образом в наших краях оказался?
– А как будто ты не знаешь князь, – молвил в ответ Андрей. – Чай не первый день в городе проживаю.
– И то верно, – согласился воевода. – Будем считать, что как ты сюда попал мне известно. Тогда будь добр! – тут Алексей Петрович стукнул кулаком по столу так, что квас, выплеснулся из кувшина. – Кто таков?
Андрей облизнулся, что не ускользнуло от пристального взгляда воеводы. Тот пододвинул кувшин и молвил:
– Пей! Да отвечай.
Золотарев жадно схватил кувшин и сделал несколько глотков. Холодный напиток убил в нем чувство жажды. На душе вдруг стало хорошо.
– Андрей Золотарев. – Молвил он, отодвигая кувшин.
– Это ты мужикам изъясняйся, а мне правду говори. Знаю, что иноземец.
– А если знаешь так, что осведомляешься?
– Дерзишь! – вскричал воевода. – Ты не в том положении, чтобы дерзить! Кто таков?
– Андрес Ларсон!
– А, швед! – потирая ладони, молвил Прозоровский. – Так и думал. Прав оказался Семен, когда сказал, что говорил ты по-немецки. Сразу племянничек в тебе немца [54] признал.
– Вот только не немец я, а уж тем более не швед. Я – эстонец. И этим горжусь.
54
54 – немцами в Московском государстве называли всех иностранцев.