Волонтер
Шрифт:
Артему внезапно пришла в голову интересная мысль. Если кто-то из любопытных соседей по лестничной площадке случайно увидит его проделки и решит сообщить в полицию, то у него могут возникнуть серьезные проблемы.
«Тут как минимум умышленное уничтожение имущества, статья сто шестьдесят седьмая, до двух лет лишения свободы. А при желании можно схлопотать и незаконное проникновение в жилище!» – подумал он.
Павлов осторожно прикрыл за собой искореженную дверь и оглянулся. Мобильник, недавно умолкнувший и сиротливо валяющийся на полу, вновь разразился трелью. Адвокат переступил через него
В этот момент со стороны кухни раздалась какая-то возня. Артем, не мешкая, рванул туда и замер.
Осипов, извиваясь, висел под самым потолком. Глаза его вылезли из орбит. На багровом лице с неимоверной скоростью сменяли друг друга выражения страха, ярости и фатальной безысходности. Он хрипел так, словно силился что-то сказать перед смертью. Пальцы врача отчаянно цеплялись за петлю, все сильнее и сильнее затягивающуюся на шее.
Осипов предусмотрительно снял с потолка лампу, положил ее на стол и завязал петлю на освободившемся крючке. Артем мгновенно подвинул этот стол под ноги висельника, затем схватил нож, лежащий в раковине, сбросил лампу на пол и вскочил на этот предмет мебели.
– Рано вы на тот свет собрались, Борис Георгиевич, – пробормотал он, перерезая толстую веревку.
Павлов чуть было не усмехнулся, почувствовав на ней клейкую массу. Надо же, и мылом смазал, по всем законам жанра сработал!
Когда веревка была перерезана, Осипов тяжело осел на стол. Артем чудом не свалился на пол.
Он безостановочно открывал и закрывал рот, жадно глотал воздух. Его кожа, прежде лиловая, медленно розовела.
Павлов поморщился. От хирурга нестерпимо разило перегаром, как если бы его окунули в бочку со спиртом и мариновали там пару часов.
– Борис Георгиевич, удивляюсь вашей некомпетентности! – прокряхтел Павлов, волоча обмякшее тело в комнату.
Он помог Осипову устроиться на диване, после чего набрал в кране воды и вернулся в гостиную, пропахшую дымом.
– Вам как никому другому должно быть известно, что при удушении смерть наступает не сразу. Сей процесс сопровождается мучительной болью и судорогами. Хотите свести счеты с собой – вешайтесь на балконе. Закрепляете веревку, набрасываете петлю на шею и прыгаете. Шейные позвонки сразу ломаются, смерть приходит мгновенно. – С этими словами он плеснул воды в лицо врача.
Тот фыркнул, отплевываясь, и с трудом проговорил:
– Спасибо за совет. Знали бы ваши зрители, что вы так хорошо разбираетесь в самоубийствах.
– Не раз приходилось сталкиваться на практике, знаете ли, – невозмутимо отвечал Павлов, стряхнул с локтя какую-то чешуйку, прилипшую к нему, и полюбопытствовал:
– Помочь вам принять душ, доктор? Могу устроить контрастный, тепленький.
Осипов устало замотал головой и промолчал.
– Приходите в себя, Борис Георгиевич, – сказал Артем, придвинул к кровати стул, на котором висели тренировочные штаны, сел напротив врача и спросил: – Вызвать «Скорую»?
– Не надо, – слабым голосом отказался Осипов, потрогал распухшую шею и закашлялся.
– Мне тоже так кажется, – заметил Павлов. – Потому что впоследствии вас могут поставить на учет
– Мне ничего не надо, – угрюмо ответил Осипов и снова зашелся кашлем. – Можете дать мне воды? Попить, – уточнил он, вспомнив «душ», устроенный ему адвокатом.
Артем принес ему стакан воды и снова уселся на стул.
– Борис Георгиевич, вы же понимаете, что я сюда ехал не только для того, чтобы вас спасать, – сказал он, когда врач утолил жажду.
– Я должен быть благодарен вам? – Осипов сверкнул глазами, возвращая адвокату пустой стакан.
– Отнюдь. Пусть это останется на вашей совести. Мне нужны ответы на вопросы, которые, собственно, я вам задавал еще тогда, во время нашей первой встречи.
Постанывая, врач приподнялся, обессиленно прислонился к спинке дивана и заявил:
– Какой же вы настырный, Павлов!
– Мне часто об этом говорили, – не стал спорить Артем.
Губы хирурга тронула слабая улыбка.
– Если я выберусь из этой передряги, то напишу об этом книгу, – проговорил он.
Артем кивнул.
– Не сомневаюсь, что она будет увлекательной. А теперь давайте поговорим о насущных делах.
– Павлов, а тебе не приходило в голову, что, спасая меня, ты сам увязнешь в болоте? – спросил врач, перейдя на «ты». – Вместе со мной?
– Это неважно. Где Владимир Симонов?
Осипов вздохнул, помрачнел.
– Я не знаю. Это правда.
Павлова такой ответ не устроил.
– Куда вы его отправили?
– Я же говорю, не знаю! – крикнул Борис Георгиевич.
Видимо, это причинило ему боль, потому что он захрипел и опять схватился за горло.
– Я расскажу тебе, что знаю, а ты сам делай выводы, – просипел он.
– Я тебя внимательно слушаю, – сказал Артем, тоже перейдя на неофициальный тон общения.
Некоторое время Осипов глубоко дышал, словно собираясь с мыслями.
– Несколько лет назад моей дочери потребовалось лечение, – наконец-то начал он. – Я не мог себе этого позволить, хотя многие говорили, мол, как же так, ведь ты хирург! А вот так. Я не умею крутиться, как это удается другим, и всю жизнь проработал в своей больнице. Мне были нужны деньги, и каким-то образом на меня вышел некий Михаил. Я его и сейчас-то почти не знаю. Но мне были нужны деньги, и ни о чем другом я не мог думать. Он предложил мне то, чего никто больше не мог дать. Насте сделали операцию, но она повлекла за собой осложнения. Чтобы вести нормальный образ жизни, она вынуждена теперь принимать лекарства. Одна капсула стоит сто пятьдесят тысяч. Таких в месяц нужно три штуки. Дочь не знает, сколько стоят эти препараты. Михаил исправно снабжает меня ими.
– Разумеется, не бесплатно, так? – осторожно спросил Артем, видя, что Осипов умолк.
– Да, – с усилием проговорил врач. – Он… я должен был обследовать людей, поступивших в хирургию, желательно молодых и небогатых, делал первичные анализы. Если со здоровьем пациента все было в порядке, не считая, конечно, тех проблем, из-за которых они ко мне попадали, то я вызывал машину. Этих людей увозили. Куда и зачем – мне неизвестно. – Последняя фраза прозвучала резковато, почти воинственно, словно Осипов уже находился на допросе в кабинете следователя.