Волонтеры Челкеля
Шрифт:
– Степан… – растерянно проговорил полковник. – И ты служишь этим… этим?
– Да при чем здесь Венцлав! – взвился Косухин. – То есть при чем, но…
Он сник и замолчал.
– Не надо, Николай Иванович, – Берг легко погладила Степу по плечу. – Не забывайте, что я обязана вашему брату такой безделицей, как жизнь. Если бы он не догадался ударить этого… в сердце…
– Я подумал, – нерешительно начал Косухин. – Вот Семен говорил, что они не призраки. Значит, он должен как-то двигаться, ну, кровь, стало быть… А если в сердце…
Он окончательно запутался
– Из вас получится неплохой естествоиспытатель, господин Косухин, – кивнул Богораз. – Вы рассудили верно. А что касается мозга… Мне кажется, что мозг должен оставаться нетронутым, если этому Венцлаву нужно поговорить с… скажем, усопшим. А вот теми, кого вы видели, и Глебом Иннокентьевичем, похоже, управляли со стороны. В таком случае мозг не нужен, во всяком случае, не все его области. Извините, господа, плохо соображаю, к тому же я наверняка заработал воспаление легких…
Богоразу дали хлебнуть спирту, после чего он немного успокоился. Между тем Арцеулов, которого тема беседы не привела в хорошее расположение духа, уже несколько раз выглядывал наружу. Особых перемен он не заметил – недвижные фигуры в высоких шлемах стояли почти вплотную к церкви, но не двигались с места, как будто чего-то ожидая…
– Господин полковник, – Ростислав еще раз выглянул в окно и бросил озабоченный взгляд на дверную задвижку. – Пока у нас есть время, надо что-то придумать.
– Может, подождем до утра? – предложила Берг. – При свете солнца эти твари потеряют свою силу…
– Едва ли, – поморщился капитан. – Вспомните Иркутск. Да и утром к ним может подойти подмога. Пока нас просто караулят.
– Все-таки подождем, – решил Лебедев. – Мы не прорвемся, капитан. Нас слишком мало…
В церкви воцарилось молчание. Было слышно, как поскрипывает какая-то потревоженная балка, вдали еле слышно шумели кроны лиственниц, изредка среди пустого мертвого леса раздавался крик ночной птицы. Последний огарок уже начал мигать, и Степа соорудил из обломков доски подобие факела. Старое дерево горело плохо, но все же неровный мигающий свет позволял что-то разглядеть среди подступавшей тьмы. Внезапно тишину прорезал жуткий скрежет. Кто-то (или что-то) пытался расшатать доски пола.
– Спокойно, господа, – Лебедев достал револьвер, знаком велев всем отойти от опасного места. – Похоже, началось…
Скрежет повторился, затем в пол стали чем-то бить. Удары были невероятной силы, словно кто-то лупил из неведомого подземелья огромным молотом. Дерево трещало, во все стороны летела щепа. Одна из досок выгнулась и с грохотом выскочило из пазов.
– Если кто появится – стреляйте! – велел полковник. Арцеулов и Степа, держа оружие наготове, ждали, напряженно глядя в образовавшуюся в полу глубокую темную щель.
Удары прекратились, в глубине что-то зашуршало, и над черным отверстием показалась рука. Степа, заранее положивший палец на спусковой крючок, невольно отшатнулся – то, что появилось из тьмы, не было рукой человека. Она была темного, черно-зеленого цвета – огромная, покрытая толстыми витыми жилами, с маленькой, почти круглой ладонью, из которой торчали шесть растопыренных пальцев с длинными, изогнутыми на концах когтями.
Рука нащупала край соседней доски, резко рванула, послышался жуткий, ни на что не похожий вой, а затем из провала вылезла вторая шестипалая конечность. Арцеулов выстрелил, но пуля, легко скользнув по черной кисти, рикошетом отлетела в сторону. Вой послышался снова, и невидимый враг стал расшатывать доску с удвоенной силой.
Арцеулов оглянулся в поисках выхода, но уходить было некуда. Мелькнула и сгинула мысль о капитуляции. Ростислав понял, что этим нелюдям живыми сдаваться нельзя. И мертвыми – тоже.
Степа Косухин не думал о смерти. Он тоже не привык сдаваться и втайне мечтал дожить если не до полного коммунизма – светлого будущего всего человечества – то по крайней мере до освобождения Сибири от белых гадов. Теперь же, когда из ниоткуда, нежданно-негаданно, появился сгинувший навеки брат, Степе совсем расхотелось погибать. К тому же он представлял свою смерть где-нибудь в чистом поле, впереди атакующей цепи красноармейцев, пропадать же в мерзкой западне он не собирался. В голове сам собой сложился план – выбежать наружу и, отстреливаясь во все стороны из четырех стволов, уходить в лес. Хуже уж точно не будет.
Он уже хотел было изложить свой план брату, как вдруг вторая доска, не выдержав нажима огромных лап, поддалась, с треском вырвалась из пазов и отлетела в сторону, отброшенная могучим ударом. Из провала вновь послышался леденящий душу вой, затем из-под земли стала медленно вырастать огромная, вдвое больше человечьей, голова с торчащей густой щетиной на макушке, острыми маленькими ушами и мощными надбровными дугами, под которыми зеленым цветом горели выпуклые глаза.
– Добро пожаловать! – пробормотал капитан, прицеливаясь прямо в глядевшее на него круглое зеленое око.
Но выстрелить он не успел. Внезапно что-то изменилось. Издали донесся непонятный звук, слегка напоминающий свист. Он был почти не слышен – скорее угадывался по чуть заметной вибрации воздуха. Повеяло легким ветром, свист повторился…
Страшная голова дрогнула, зеленые глаза засветились ненавистью и страхом, и в то же мгновенье ночной гость исчез. Он сгинул так внезапно, что никто не успел даже заметить, когда он пропал в черном провале.
Косухин подбежал к окну, каким-то чутьем догадываясь, что перемены произошли и здесь. Он не ошибся – там, где только что темнела шеренга в островерхих шлемах, было пусто. Враги исчезли…
Несколько минут все молчали, постепенно приходя в себя. Степа разыскал в одном из углов пару огарков, и в церкви стало немного светлее. Арцеулов достал пачку махорки и принялся сворачивать «козью ногу», Косухин же извлек пачку японских папирос. Ростислав покосился на давно не куренные папиросы, но гордость не позволяла угоститься у краснопузого. Махорка сыпалась из неудачно свернутой самокрутки, приводя капитана в бешенство. Наконец, он бросил недокуренную «козью ногу» и тут только сообразил, что дымящий аппетитной папиросой Степа как ни в чем не бывало держит на коленях карабин.