«Волос ангела»
Шрифт:
Он по-медвежьи стиснул Федора в объятиях и, уже стоя на узкой лестнице, сказал:
– Товарищ проверенный придет, ты не сомневайся. Сигнал мой даст, как всегда…
Оставшись один, Федор задул коптилку. Зачем свет – читать все равно нечего.
Почему жандармы напали на его след? Действительно в организацию затесался провокатор охранки или просто случайность? Нет, на случайность похоже мало – сколько он уже поездил, походил после побега из-под военно-полевого суда. Поймают, не помилуют, все вспомнят: и избиение фельдфебеля, и агитацию
Сидеть в сыром склепе на пустом, полузаброшенном кладбище не хотелось. К людям надо, время такое идет, что нужна работа каждого члена партии с полной самоотдачей, а он тут, под боком у праха мелкопоместных панков, пристроился, скрываясь от жандармов.
Ощупью добрался до лесенки наверх. Ровно семь полустертых ступеней из щербатого серого камня. Семь – счастливое число. Нашарил в темноте низкую дверь, выбрался наружу.
Тепло, тихо, в ясном темном небе зажглись звезды, легкий ветерок шумит в молодой листве старых кладбищенских деревьев, черными, мрачными глыбами торчат памятники – огромные каменные кресты на купеческих могилах, но все равно здесь вольный воздух, а не затхлая сырость склепа.
Присел на шаткую скамеечку под развесистым кустом сирени. Покурить бы, да нельзя – увидят огонь, да и в тихом, напоенном весенними запахами воздухе далеко пойдет махорочный дух.
Сколько просидел – не помнил, вроде как немного задремал. Разбудил, заставил встрепенуться тихий стук камня о камень, словно чиркают кресалом. Тук-тук, тук-тук… И снова с небольшим промежутком – тук-тук… Это за ним.
Вскоре на темной дорожке показалась невысокая фигура. Очертания были смутны, но Федор почему-то решил, что это подросток – уж больно щуплый.
Греков встал, легонько похлопал ладонью о ствол дерева, давая знать, где он. Через минуту фигура, полускрытая каким-то темным широким платком, была уже рядом.
Женщина? В сумраке влажно блеснули в улыбке зубы.
– Где вы?
– Здесь… – Федор протянул руку и в ответ ощутил прикосновение мягкой узкой ладони. Она ласково пожала его пальцы и легко потянула за собой.
– Пойдемте, пора…
Полицейский уже сомлел от нетерпения и страха, стоя навытяжку перед его высокородием, а господин начальник жандармского отделения все протирал и протирал белоснежным платочком очки в тонкой золотой оправе, сопя и вздыхая. Квашней расползшись на сиденье своей сильно осевшей коляски, он, казалось, никуда не спешил.
„Сколько же аршин на него шитва идет?“ – непочтительно подумал полицейский, евший глазами тучную фигуру его высокородия, и сразу же убоялся этой мысли, как будто кто-то мог ее подслушать и донести. О начальнике жандармского отделения поговаривали всяко, и ну его к бесу, думать рядом с ним. Лучше так…
– Смотри, голубчик, – жандарм наконец открыл свой большой тонкогубый рот, – государственный преступник-то, упустить никак нельзя.
– Так точно, ваш высокородь!
– Да не ори ты так, голубчик. Видишь, вечер тихий какой, кладбище пустое рядом, пруд. А ну как твою глотку преступник услышит? Ты вот что лучше, скажи своим, что преступник очень опасен. Говорят, силен как бык и большой мастак кулаками драться. Слыхал когда-нибудь про бокс?
– Никак нет, ваш высокородь!
– Я же тебе сказал, не ори… – жандарм вздел на мясистый нос очки и с неподдельным интересом, как на редкое насекомое, посмотрел на полицейского. – Ну, голубчик, отвечай мне, только тихо: не боишься?
– Не таких вязали, ваш высокородь! – осклабился полицейский.
– Это точно, что не таких… – почему-то грустно вздохнул жандарм. – Так ты скажи, пусть осторожнее там, не упустите. Старшим идешь, поглядывай.
С другой стороны к коляске подскочил юркий господин средних лет с нафабренными усиками, в котелке и костюме „дерби“. Шустро вспрыгнул на подножку и, почтительно прогнувшись, зашептал в большое ухо господина начальника жандармского отделения. Тот внимательно выслушал его и отпустил, небрежно махнув рукой. Господин в котелке тут же исчез, словно растворился в темноте.
– Ну, с Богом… – жандарм, сняв фуражку, перекрестился. – Смотри, голубчик, двое их там, и второго не упустите. Второй мне тоже очень нужен. Понял? Иди…
Подозрительное шевеление темных фигур впереди Федор заметил сразу же, как только вышли на центральную аллею, уже начавшую зарастать травой, глушившей шаги. Остановились, прислушиваясь. Впереди приглушенно чертыхнулись, споткнувшись о камень, звякнули ножны шашки. Жандармы или полиция? Все одно…
Подхватив свою спутницу под руку, Греков побежал с ней в другую сторону, где должен был быть проход на улицы местечка. Еще не добежав до края кладбища, он понял, что вдвоем им не уйти – спутница путалась в длинной юбке, мешали бежать высокие каблуки ее ботинок.
Решив спрямить путь, он потянул ее в сторону: начали продираться сквозь кусты, то и дело спотыкаясь о могильные плиты, натыкаясь на гнилые ограды. На шум Федор уже не обращал внимания. В голове билась одна мысль: скорее, скорее, может быть, еще удастся успеть проскочить в город, пока не окружили все кладбище.
Неожиданно она остановилась, прижав руку к высоко поднимавшейся груди:
– Ой, не могу больше. Бегите один. Мне они ничего не сделают, а вам надо уйти.
– Нельзя оставаться, – он почти силой заставил ее снова бежать, – они через вас будут добираться до других. Держитесь!
Наконец впереди замерцали огоньки домов местечка. Ну, еще немного!
– Стой! Стой!
Полиция! Федор толкнул свою спутницу в сторону.
– Туда, скорее…
Свернули в темный переулок. За дощатым забором залилась неистовым лаем собака, ей тут же ответили другие. Сзади послышался топот многих ног, обутых в тяжелые сапоги, бряцание оружия, сиплое дыхание. Ближе, ближе…