Волошинов, Бахтин и лингвистика
Шрифт:
Показателен уже упоминавшийся факт: экземпляр МФЯ, имевшийся сначала в личной библиотеке Н.Ф. Яковлева, а затем в библиотеке Института востоковедения АН СССР/РАН, так никогда и не был разрезан.
V.2. Последние публикации Волошинова
После выхода в свет первого издания МФЯ в течение примерно полутора лет появились еще несколько публикаций, подписанных именем Волошинова. Все они, так или иначе, связаны с проблемами языка. Это статья «О границах поэтики и лингвистики», датированная 3 ноября 1929 г. (случайное совпадение: именно в этот день в Варшаве умер И. А. Бодуэн де Куртенэ) и опубликованная в сборнике «В борьбе за марксизм в литературной науке» (Л., 1930). Это рецензия на книгу В. В. Виноградова «О художественной прозе» в № 2 журнала «Звезда» за 1930 г. (вторая после «Слова в жизни и слова в поэзии» и последняя публикация Волошинова в этом журнале). Это, наконец, три статьи: «Что такое язык», «Конструкция высказывания», «Слово
Эти публикации находятся на периферии «бахтинского канона». Как будто нет ни одного переданного кем-либо свидетельства Бахтина о своем авторстве этих текстов. Среди бахтинистов их приписывают Бахтину лишь те, кто вообще отрицает существование в природе научных сочинений Волошинова. Меньшая уверенность ряда исследователей в принадлежности Михаилу Михайловичу именно этих работ, видимо, сказалась и в том, что они были переизданы позже других, лишь в 2000 г., причем все-таки под именем Бахтина. [552] Мешают считать их бахтинскими и особое обилие в них марксистских терминов, и обстоятельства жизни Бахтина в период их написания. Он с июня 1929 г. долго лежал в больнице, а в конце марта 1930 г. выехал в Кустанай. [553] В то же время, по данным Н. Л. Васильева, [554] статьи в «Литературной учебе» писались не ранее конца 1929 г., а в мае 1930 г. Горький рецензировал лишь первую из статей: две другие были еще в работе, а может быть, и не написаны. Тем не менее в целом и эти публикации соответствуют общей концепции, выраженной в МФЯ, хотя она выражена в более популярном варианте. Рецензия на Виноградова и статьи в «Литературной учебе» далее цитируются по первым публикациям, а статья «О границах поэтики и лингвистики» – по изданию 2000 г. (с указанием лишь номеров страниц).
552
Бахтин 2000
553
Конкин, Конкина 1993: 192—198
554
Васи-льев 1995: 14
Начнем со статьи «О границах поэтики и лингвистики», изданной в сборнике института, в котором учился и работал Волошинов, под редакцией В. А. Десницкого, Н. В. Яковлева и Л. Цырлина. Литературоведу Яковлеву посвящена и сама статья.
Статья во многом повторяет и развивает идеи МФЯ, в том числе относительно истории науки о языке. Вновь употребляются все те же термины «абстрактный объективизм» и «индивидуалистический субьективизм», эти направления связываются с теми же именами, включая Виноградова. По-прежнему оба направления оцениваются критически, причем второе в меньшей степени: сказано, что Фос-слер в отличие от Соссюра хотя бы стремился учитывать конкретные ситуации (497–498). Повторена и идея МФЯ об исконном фи-лологизме лингвистики и традиционном ее обращении к мертвым, чужим языкам (500).
Однако оценки обоих направлений по сравнению с МФЯ намного резче и более идеологизированы. «Абстрактный объективизм» рассматривается как «позитивистская метафизика», а «индивидуалистический субьективизм» – как «метафизика идеализма» (487). Второе направление критикуется за «чудовищную переоценку художественного элемента в языке» (488). Но намного резче оценки первого, соссюровского направления, к которому причислен главный объект критики, В. В. Виноградов: «Лингвистический базис, на который опирается В. В. Виноградов, является насквозь пронизанным инфлюксами индо-европеистического, ныне глубоко реакционного, мышления в его наиболее формалистической разновидности (Сос-сюр и его школа)» (490). Главными чертами этой школы, как и следующего за ней Виноградова, признаются «антисоциологизм» и «антиисторизм» (490, 498).
Если стиль МФЯ был вполне академичен, то теперь на Соссюра и его последователей навешиваются ярлыки, характерные для той эпохи. Появляется типичное обвинение в формализме, часто встречавшееся в отношении многих лингвистов тех лет (хотя оно больше было свойственно критике Московской школы, чем критике Виноградова). Еще показательнее употребление в нескольких местах ярлыка «индоевропеизм». Как мы помним, авторы МФЯ просто не знали того, что так марристы ругательно называли всю лингвистику, кроме своей. Теперь же об «индоевропеизме» говорится именно в том же смысле, что в марристской литературе. Сказано и о «первородном грехе всей индоевропейской лингвистики», которая никот да не знала «социального общения и социальной борьбы» (499–500). Наряду с цитатами из Энгельса в статью вставлена и цитата из «Бакинского курса» Марра о том, что язык – «отображение общественного строя и хозяйства» (503). Наконец, прямо сказано (чего также нет в МФЯ) о том, что критикуемый подход – «непримиримо враждебный марксизму» (491). Несомненно, что в коллективном сборнике необходимо было подходить под общий тон. Сейчас уже невозможно установить, что здесь шло от автора (авторов?), а что – от редакторов.
Однако по сути Соссюр и его последователи критикуются за те же самые идеи, что и в МФЯ. Сказано, что они следуют традиции Декарта—Лейбница, в соответствии с которой «здесь и там звучит один и тот же мотив: язык словесных „символов“ и язык математических символов, – строго аналогичные, замкнутые системы, внутри которых действуют имманентные и специфические закономерности, ничего общего с закономерностями идеологического порядка не имеющие» (501). Специально отмечено, что параллели между языком и математикой сохраняются и в Женевской школе (501); кстати, у Сеше об этом говорится гораздо больше, чем у Соссюра (знали ли его книгу 1908 г. Бахтин и Волошинов?). Осуждается и монологизм подхода Виноградова, который в результате приходит к «абстракции, уже созданной Соссю-ром» (494). И Соссюр, и Виноградов отвлекаются (в отличие от Фосслера) от индивидуального высказывания (498). Высказывание же – «не столько вещь, сколько процесс» (503). То есть снова говорится о неправомерности выделения «абстракции, уже созданной Сос-сюром», то есть языка, и о необходимости изучения высказывания как процесса вместе со своим идеологическим наполнением. Отвергнуто также противопоставление синхронии и диахронии (499).
Возвращается автор (авторы?) и к идеям «Слова в жизни и слова в поэзии»: говорится о том, что подход Соссюра – Виноградова не может учесть отношения автора, героя и слушателя (495); отношения между ними заменяются «отношениямимежду словами» (503).
Основная тема статьи заявлена в ее названии. Главный оппонент – Виноградов—обвиняется в «филологизированном подходе» к поэтике (490) и «грамматикализации эстетических категорий» (499). Такой подход, представленный у Виноградова и В. М. Жирмунского в более серьезном варианте, доведен до «беспринципного методологического авантюризма» у представителей формальной школы, особенно у В. Б. Шкловского (490). Резкая критика последней школы распространяется и на их концепцию об особом поэтическом языке, который назван «фикцией» (488). Ср. сформированную в то же время Р. Якобсоном концепцию поэтической функции языка, выраженную в «Тезисах Пражского лингвистического кружка» 1929 г. К подобным идеям Бахтин и позже относился отрицательно; см. анализ этой проблемы в работе; [555] русский ее перевод —. [556]
555
Itoo 1992
556
Ито 2003
В статье предлагается четко разграничивать литературоведческие и лингвистические проблемы, учет лингвистических данных для литературоведения нужен, но имеет лишь вспомогательный характер (488). В статье, наконец, дается краткое изложение положи-тельной программы построения марксистской поэтики, которое первоначально должно было войти в МФЯ. Эта программа очень напоминает программу построения марксистской лингвистики в МФЯ: опять-таки учет идеологического наполнения, социальной оценки, диалогический подход.
Сходство подхода видно и в единственной конкретной проблеме поэтики, которая разбирается в статье: проблеме способов отражения социальной оценки в произведении. При этом оказывается, что эта проблема впрямую связывается с вопросами языка, а соци-альная оценка рассмотрена далеко не только применительно к художественному произведению (говорится даже о нечленораздельной речи). «Социальная оценка в поэзии определяет уже самое звучание голоса (его интонацию) и определяет выбор и порядок расположения словесного материала» (508). Ценностная экспрессия имеет две формы: звуковую и тектоническую (связанную с выбором и порядком); Виноградов критикуется, в том числе, и за неучет этой проблематики. Тектоническая форма за недостатком места специально не рассматривается, однако к ее сфере отнесены проблемы выбора лексического материала, тропов и самой темы, проблемы синтаксиса, композиции и жанра (508–509). Здесь особенно обращает на себя внимание постановка проблемы жанра, к которой Бахтин обратится уже в 50-е гг. Однако проблема лишь названа.
Специально рассмотрена только постоянно ставящаяся в воло-шиновском цикле проблема интонации, которая входит в «простейший идеологический аппарат», охватывающий даже нечленораздельную речь (509); в связи с этим упоминается анализ детской интонации у К. Бюлера (509–510). При исследовании интонации снова ставится проблема разграничения «слова в жизни» и «слова в поэзии»; специально исследована роль ритма в обоих случаях (511–514).
В целом, хотя говорится о строгом разграничении поэтики и лингвистики, но по подходу к ним они оказываются не так уж различны. Речь идет о недопущении в поэтику лингвистического анализа в обычном смысле (или допущении его лишь как вспомогательного средства), а лингвистика в МФЯ и поэтика в данной статье по сути занимаются очень сходными проблемами и основаны на одном и том же методе. Однако все это лишь намечено, а вопросы, не связанные с интонацией, не анализируются.