Волосы Вероники
Шрифт:
— Все это очень интересно, только я не собираюсь опускаться на дно морское, — перебила дочь. — Почему бы тебе снова не купить обыкновенный автомобиль?
— Если ты мне будешь мешать, я никогда не заработаю на машину.
— Ты теперь, бедняжка, и ночами работаешь? — посмотрела на меня чистыми невинными глазами Варя. — Изучаешь мант, китов, кальмаров? Кстати, кто такие манты, я знаю…
— Синие киты на грани вымирания, — вздохнул я. — И манты в океане теперь редкость.
— Бедные киты…
— А ты знаешь, что они умеют переговариваться под водой?
— Не
— В театр?
— Да нет, баскетбол, — беспечно ответила Варя.
— Баскетбол? — удивился я. Вроде бы она никогда не увлекалась этим видом спорта. Художественной гимнастикой занималась несколько лет, даже участвовала, когда училась в восьмом классе, в городских соревнованиях. Может, в Киеве стала бегать с мячом? Вроде бы рост у нее для баскетболистки неподходящий. Там на площадке играют дылды под потолок, а Варя среднего роста.
— Сегодня сборная Ленинграда играет с югославами, — пояснила Варя. — У меня билет в первом ряду. Посмотри по телевизору, может, и меня увидишь… — засмеялась и ушла.
Зря не послушался ее совета и не включил телевизор… Может, тогда кое-что до меня и дошло бы! А я увлекся переводом и до Вариного возвращения не вставал из-за письменного стола. Я переводил книгу о том, как Кусто впервые совершил погружение с аквалангом. Это было для него открытием нового мира, и с тех пор он всю жизнь связал с изучением моря. Для аквалангиста открылся изумительный подводный мир, доселе скрытый от людей. На глубине пятидесяти футов Кусто стал вытворять невообразимое, он почувствовал себя как рыба в воде: кувыркался, делал сальто, парил над глубиной, потом заплыл в пещеру и увидел там множество омаров. Выбрав парочку побольше, поднялся с ними к поверхности, где его ожидали жена, Симона Кусто, и лучший водолаз Франции Фредерик Дюма…
Я слышал, как у парадной остановилась машина, некоторое время урчал мотор, потом хлопнула дверца, и машина укатила. Немного погодя Варя открыла своим ключом дверь.
— Наши выиграли, — радостно сообщила она с порога.
— Очень рад, — пробурчал я. Баскетбол меня со всем не волновал.
— Ты не ужинал? — ахнула дочь, заглянув на кухню. — Бедный па, ты совсем заработался! Если будешь себя голодом морить, то далеко не уплывешь на своем «летающем блюдце»…
— Ныряющем, — поправил я. — На чем это ты, если не секрет, прилетела со стадиона?
— На «Жигулях», номер, извини, не запомнила.
— Ты отчаянная девчонка! А если бы тебя куда-нибудь завезли?
— Зачем? — усмехнулась она.
На этот вопрос мне затруднительно было ответить, и она, чертовка, отлично это знала.
— Ну мало ли что… На дворе ночь.
— Я не думаю, чтобы владелец «Жигулей» смог польститься на мой старый плащ. Золотых колец и бриллиантов, как ты знаешь, у меня нет.
— Это что, намек? — сказал я. — Хотя у нас и графская фамилия, наследства нам наши предки не оставили.
— Я о бриллиантах и не мечтаю, — усмехнулась Варя. — По правде говоря, я их
Больше я не задавал ей вопросов о том, кто подвез ее домой. Мы выпили по чашке чая и разошлись по комнатам. У Вари было приподнятое настроение, расстилая себе постель, она напевала.
— Оля тоже была на стадионе? — громко спросил я из своей комнаты.
— Ты ее сам спроси об этом, — уклончиво ответила Варя.
Смутные подозрения стали закрадываться в мою душу, но я их с негодованием отогнал: нет у меня никаого морального права осуждать Олю Вторую или свою дочь. Сам-то каков?
Вот ведь как бывает: в одном человеке уживаются сразу несколько любовей! Или то, что у меня было с Полиной, и любовью-то нельзя назвать?.. Если человек разменивается на мелкие любовишки, значит у него нет большой, настоящей любви… Перед моими глазами возникло милое белое лицо в обрамлении черных волос… Где она, Вероника? Что сейчас делает? Вспомнила хотя бы раз обо мне?..
С этой мыслью я и заснул.
Ольга Вадимовна Гоголева стояла у мраморной подставки с фигурой греческой жрицы и курила. Пепел она стряхивала в бронзовую пепельницу, которую держала в руке. Когда Ольга Вадимовна повернула голову в сторону окна, я вдруг уловил сходство и. о. директора нашего института с греческой жрицей. Что-то неуловимо общее было в чертах их лиц. Это длилось одно мгновение: Гоголева снова повернулась ко мне, и сходство пропало.
— Год кончается, а ваш отдел не сдал еще шестнадцати очень важных работ, — говорила Ольга Вадимовна. — Статьи о природе Фишера, Саймона, Винсента — где они? «Мировая динамика» Медоуза? «Природа, человек, технология» Коммонера? Статья Чандлера об атмосфере Земли?
Это верно, квартальный план мы не выполнили. Пока я был в отпуске — Альбина Аркадьевна замещала меня, — мои сотрудники не переусердствовали, это надо признать.
— Ольга Вадимовна, а почему вы не переберетесь в кабинет директора? — спросил я.
— Вы думаете, тогда переводы были бы сданы в срок? — усмехнулась она.
— Они будут сданы до конца года, — сказал я.
— Надеюсь… — она поставила пепельницу на край стола, взяла раскрытую папку, неуловимо-быстрым движением надела очки в никелированной металлической оправе, пробежала взглядом по страницам.
— Меньше всех сдала переводов Грымзина, — она строго сквозь очки взглянула на меня. — Чем это можно объяснить?
— Евгения Валентиновна — видная у нас профсоенюзная деятельница…
Я думал, сейчас она заговорит о положении в нашем институте, посетует на склоки, в которых принимают участие Скобцов и Грымзина, но она повела речь совсем о другом.
— Вы переводите для издательства книгу о Жаке-Иве Кусто?
— В нерабочее время, — заметил я.
Откуда она знает? Я никому не рассказываю о своих побочных работах для разных технических издательств, хотя это у нас и не запрещается.
— Кусто очень много сделал для охраны окружающей среды, — сказала Ольга Вадимовна. — Правда, его деятельность охватывает в основном морские глубины.