Волшебная книга судьбы
Шрифт:
– Я– то разве пьющая? Я– то разве безработная? Матери что, она умерла! После нее хоть потоп! А я изволь воспитывать ее чадо и платить за все!
Как ни странно, я ей в глубине души даже сочувствовала. Судьба загнала ее в угол. Сначала эта безумная идея дяди взять меня в семью. Не послушавшись своего инстинкта – отказать наотрез, – тетка согласилась, рассчитывая, что он сам передумает и, переварив кончину сестры, отошлет меня к бабушке. Но та подложила ей свинью, умерев от горя через три месяца
Пришлось смириться и кусать локти, считая годы: как назло, с моей стороны не последовало ни единой провинности, ни малейшего кризиса трудного возраста, которые оправдали бы иные меры. Хуже того: тетка вошла в роль жертвы, из тщеславия уверив свое окружение, что приняла меня по доброте душевной, – и, стало быть, оказалась вынуждена держать в себе злобу и ненависть, пожиравшие ее на глазах, отчего становилась еще более нервной, когда мы оставались вдвоем.
Так вот, в тот вечер мы оказались с ней лицом к лицу в кухне, после того как она позвала меня пронзительным криком:
– Минааааааааа!!!
Она указала мне на поднос: суп, ломтик ветчины, тарелка макарон и йогурт. Все это, приготовленное для меня, я имела дерзость оставить нетронутым на столе.
– Ты не поела! Ты же знаешь, мне нужно место для готовки, так что поторопись!
На ней были домашние тапочки и розовый халатик, который она ритуально надевала перед приходом гостей, чтобы не запачкать платье. Длинные обесцвеченные волосы были сколоты простой белой пластмассовой заколкой. Вот это, думаю, и сработало детонатором. Без каблуков и высокого шиньона тетка была на голову ниже меня. Мы стояли, глядя глаза в глаза. Она побледнела от унижения: приподниматься на цыпочки, вытягивать вперед подбородок, чтобы выдержать мой взгляд, было для нее нестерпимо.
Что-то произошло. Я вдруг поняла, что выросла. Или скорее постарела? Я больше не была потерянной девочкой, которую скрепя сердце взяли в дом: я стала взрослой женщиной. Мои кулаки сжались, злые слова просились на язык, но я не смогла; плотину не прорвало, словно я забыла, как говорить, как орать, как выкричать все, что болит внутри, не находя выхода.
Я лишь оттолкнула поднос на середину стола, не отрывая от нее взгляда. В дверях мне все же удалось ей сказать, что я поем позже, – в ее понимании это равнялось первостатейному оскорблению.
На самом деле сам факт, что я восстала, начисто отбил мне аппетит. В ту ночь я без конца ворочалась в постели. Мне снилась Алиса: она держала меня за руку и повторяла: «Мы сильнее, Мина», как говорят малыши на школьном дворе. Сон был радостный, и в лицее мне не терпелось рассказать его. Но когда я увидела подругу у центральной лестницы, лицо у нее было необычно серьезное. «Пора положить всему этому конец», – обронила она, глядя в сторону.
– Положить конец чему, Алиса? – спросила я, и кровь застыла у меня в жилах.
Но она не ответила. Встала и поднялась по ступенькам, как будто меня не было вовсе. Пока я приходила в себя, она уже сидела в классе, зажав в губах карандаш.
– Положить конец чему? – переспросила я шепотом.
Но учитель математики тоже уже сидел на своем месте и строгим взглядом обводил класс. Не время было болтать.
Алиса и бровью не повела, оставив меня мучиться вопросами
– Я думал, ты уже не придешь, – сказал Без-Слез.
Он стоял, прислонясь к стене домика. В штатском, если можно так выразиться, то есть весь в черном, в тяжелых ботинках с пряжками и футболке с надписью «I still exist» [2] .
2
Я еще существую (англ.).
Я остановилась как вкопанная, он улыбнулся.
– Я решил подождать немного, вдруг ты поблизости.
Он достал пачку сигарет, закурил.
Ждать меня? Мне это показалось подозрительным. Он выдохнул облачко дыма.
– Ты ушла из дома, да? Сбежала…
Да кем он себя возомнил?
– Мне восемнадцать лет, и я ни перед кем не обязана отчитываться.
– Может быть, но все-таки ты сбежала.
Я посмотрела на него, пытаясь проанализировать, что могло вызвать в нем такой интерес ко мне. Напрасный труд: я не понимала. А он продолжал улыбаться, как будто курил не табак с капелькой смолы, а что-то другое.
– Чего ты, собственно, хочешь? Или ты работаешь на полставки в социальной помощи?
От чужой заботы я всегда делалась агрессивной. Я по опыту знала, что бескорыстной она бывает редко. Ко мне подходили, только чтобы о чем-то попросить: сделать что-то по дому, дать списать задание в лицее, – общий удел всех невидимок.
Разумеется, кроме Алисы.
– Спокойнее, – сказал Без-Слез. – Я просто подумал, что могу тебе помочь. Вчера не сообразил. Дома потом злился на себя. У тебя ведь нет даже свитера. Ночи холодные, ты, наверно, закоченела?
Мне это казалось все более подозрительным. Я предпочла его предупредить.
– Хоть ты парень, а я девушка, это не значит, что ты обязательно одержишь верх. Я умею драться.
Это, конечно же, была неправда. Я хотела записаться на курсы дзюдо при муниципалитете, но тетка отказала: слишком дорого. Я чувствовала себя слабенькой и иногда, ловя по телевизору трансляцию боксерских матчей, закрывала глаза и воображала, что на ринге – я. Я была непобедима, внушала уважение, носила шорты из золотистого шелка и чемпионский пояс на талии.
Без-Слез рассмеялся.
– Ты так думаешь?
Потом вдруг помрачнел.
– Знала бы ты, сколько раз мне тоже хотелось сбежать.
– Почему?
– Посмотри на меня. И подумай, что ты знаешь об этих местах. Ты многих встречала таких, как я?
Все парни здесь одевались одинаково или почти. Серые или темно-синие свитера с капюшонами, кроссовки и фирменные джинсы; они ходили, поигрывая плечами, что значило «вот это мужчина, настоящий». Здешние парни делились на три клана: те, кто слушал рэп, те, кто слушал все остальное, и те, кто вообще ничего не слушал, потому что был занят онлайн-играми на мощных компьютерах в интернет-кафе. Для других места не было. Так что худого парня с напомаженными волосами и серьгой в ухе, с подвесками в виде черепов, в облегающих брюках и черной кружевной рубашке было действительно трудно представить в этих местах.