Волшебная лампа
Шрифт:
Но стоит отдать должное не только женской красоте. Парень — такое ощущение, тоже модель. Такому впору в кино сниматься. Высокий, широкоплечий, поджарый с идеальными чертами лица брюнет. Мускулистые руки, прокаченный пресс, даже над достоинством природа сильно постаралась.
Ощущение фильма витает в комнате. Небоскреб, пентхаус, джакузи, безудержный секс четверых молодых людей. Не хватает только камеры, оператора и режиссера. Женские стоны прерывают легкую музыку, все в джакузи — опытные любовники, как и положено красивым, богатым, молодым и сильным мира сего. Никого в помещении нет старше двадцати пяти, но в жизни они уже видели всё. Деньги позволили набраться опыта. Кто сказал, что на деньги всего не купишь? Уж не тот ли дурак, который утверждал, что человеческая жизнь бесценна? Три жизни в пентхаусе могли бы быть куплены за вполне определенную
Как и положено, в таком пентхаусе высоченные четырехметровые потолки и две огромные, как ворота, двери. И уж раз всё шло как киноленте, по-киношному эти двери и распахнулись — резко, с грохотом ударяя в стены. В комнату вошли трое. Два высоченных плечистых мужика по обе руки маленького в годах толстячка. Сразу, впрочем, понятно, кто тут самый главный. Мужчине на глазок дашь уже лет за пятьдесят и он страшно противоречит всему в пентхаусе. Ничего красивого, кроме дорогущего костюма, в нём не было, да и костюм сидел не очень. Волосы на голове росли клочьями, хотя он раз в полгода делал пересадку, но, когда вырастали новые, выпадали старые. Узкие плечи слегка скрывал широкий пиджак, зато не мог скрыть обширное брюхо. Губы кривятся в презрении и слегка приоткрывают челюсть за полмиллиона долларов. Глаза серые, нос был когда-то картошкой, но тут слегка помогла пластика. Лоб узкий, полностью закрыт прядью «вороньего крыла». Ручки и ножки коротенькие, а на левую так еще и прихрамывает. И, тем не менее, самый главный тут он.
Не будь он одет так, как одет, и без телохранителей, кому-то могло показаться забавным, как он, прихрамывая, протопал до джакузи, но девушкам вновь прибывший не показался смешным. Они прижались к парню, а негритянка так и вообще мелко задрожала.
— Шлюхи на хер! — рявкнул мужик. Голос у него тоже противный такой, трескучий.
Девушек только и видели. Глаза телохранителей едва успели насладиться прелестями голых дам, как тех уже ветром сдуло. Причем так, в неглиже, они из пентхауса и вылетели — дорогие тряпки остались лежать там, где их снял парень. Сам же молодой человек отреагировал на прибытие ночных гостей спокойно. Только что у него в подмышках была пара красавиц, теперь же он вальяжно развалился, опершись широко расставленными руками на борта ванны. Его взгляд спокоен, карие глаза смотрят без капли страха.
— Папа? — сказал парень. Голос, в отличие отцовскому, приятный басок.
Отец пару секунд всматривался в высокие небритые скулы сына, в пухлые губы, в ровный точеный нос, высокий лоб и карие глаза. Мокрые черные волосы блестят, будто намазали ваксой. Смуглая кожа на плечах бликует, в каплях воды играют отблески огней большого города за окнами. Он едва улыбается, молодые зубы, доставшиеся парню даром, а не купленные в самой дорогой стоматологии Нью-Йорка, в полумраке сияют кривой полосой.
— Вылезай, Денис, — сказал мужчина, скривясь. — Дело есть. На сто миллионов долларов!
Денис пожал широкими плечами и неторопливо вылез из джакузи. Отцу пришлось в деталях рассмотреть тело сына: мощная грудь слегка покрыта волосами, полусферы бицепсов, предплечья рельефны, будто сплетение электропроводки, длинные тонкие пальцы в перстнях, кисти виноградной лозой обвивают вены; живот — не живот, а шарикоподшипник в движении, дорожка волос на нём ведет к длинному члену; бедра, будто бочонки, ягодицы мощные, словно распиленный кокосовый орех, икры широкие и еще рельефней предплечий. Даже пальцы на ногах идеальной формы! Даже волосяной покров сына идеален — только там, где положено быть, и ничего лишнего! У него-то самого волосатое всё: грудь, спина, плечи, ноздри, уши… Да и всё прочее: у него уши-лопухи, у сына маленькие, тесно прижатые к черепу аккуратные, слегка заостренные кверху уши. У него глаза посажены близко, у сына, и не так, и не эдак. И не спишешь на молодость чада — в его возрасте отец был с горбом и весь в прыщах, это потом, после тридцати, прошел ряд пластических операций, которые, впрочем, помогли несильно. А уж как подумаешь, с каким удовольствием, совершенно не притворяясь, те красотки прыгали на его удаве! Этим местом сын тоже в отца не пошел, так скажем: кардинально. В душе клокотала зависть. Он видел молодого, сильного и невероятно красивого потомка, которому достанутся все его богатства. В то время как он…
— Что за дело? — спросил Денис лениво. Он взял со стола бокал с янтарной жидкостью и пригубил. И только после этого соблаговолил накинуть халат.
— А такое дело! — ответил отец зло. — Пошли!
Они покинули пентхаус и сели в лифт. В кабине от Дениса пахло дорогими благовониями и шампунями, отец стал позади сына и всю дорогу, пока они спускались до подвального этажа, сверлил широкую спину, обтянутую в тонкий шелковый халат. Денис чувствовал этот взгляд. Он был прекрасно осведомлен о зависти, которую питал отец к его внешности. Однажды, сильно выпив, Денис даже спросил про такое различие между ними. Папаша объяснил, что тот взял всё у матери. Да и, зная нрав отца, если бы тот сомневался, его ли сын Денис, уже давно сверил бы все генетические тесты. Уж если те не сошлись бы, Дениса повесили на ближайшей осине. В самом прямом смысле. Любил ли отец своего сына или нет, но родство признавал. Ну, и, если судить по единственной фотографии, оставшейся от его матери, та вправду была красавицей.
Тапочки Дениса шлепали по длинному коридору минус пятого этажа. Широкие шаги, но двигается плавно. Позади отец и два телохранителя чеканят мрамор дорогими туфлями. Коридор заканчивается массивной дверью красного дерева. Под деревянными панелями пять сантиметров стали. Отец нажал кнопку брелока, где-то в косяке загудел электродвигатель, дверь отворилась.
Кабинет отца отличался от вотчины сына едва не так же, как отличались они. Куча телевизоров, мебель вычурно дорогая, какие-то колонны, да и вообще кабинет размером с приличный баскетбольный зал. Массивный стол. Портрет отца, в три натуральные величины — художник постарался на славу, отца почти не узнать такой красавчик. Его же статуя в три величины — Кирилл тут гордый, худой и молодой. Стол — сплошной кусок мрамора. Вообще, вся сидячая мебель мраморная и жутко дорогая. Каким-то хитрым способом в мрамор вмонтирована нихромовая нить, которая подогревает камень. Всюду этот мрамор, картины с золотыми рамами, старинные жутко дорогие шкафы, золотые канделябры. Показное богатство, показанная роскошь. Любой предмет стоит больше, чем средний россиянин зарабатывает за год.
— Пшли вон, — бросил хозяин кабинета телохранителям.
— Как прикажете, Кирилл Денисович, — пробухтел один из двух «шкафов».
Телохранители остались позади, дверь закрылась. Отец прошел за стол, нажал кнопку на нём. Сразу десяток камер, днем и ночью наблюдающие за кабинетом, отключились. Включились всевозможные глушилки от прослушки. Денис сел напротив стола. Отец оглядел молодую фигуру в коротком шелковом халате.
— Хоть бы трусы одел, — сказал отец. Денис поправил полы халата. — Приготовься слушать внимательно. Дело на сто миллионов долларов!
Папаша любил так говорить: «дело на сто миллионов долларов». Осталось из бедной юности, как и многое-многое. Сейчас эти миллионы для бати — пшик. Миллиард — пшик! Но выражения и манеры не всегда изменишь. Можно, как говорится, увезти девушку из деревни, но нельзя увезти деревню из девушки.
Эта роскошь, это золото и желание показать, что ты богаче всех, что круче всех — Денису это претит. Было бы забавна и зависть отца его внешности, если бы сынуля не знал, чем заканчивается смех над отцом. Денис воспитан совершенно иначе. Пока батя ваял миллиарды долларов, он, лишенный матери, пестовался в лучших обществах столицы России, да и вообще столиц мира. Лучшие школы планеты оставлялись им, как только надоедали, друзья и подруги менялись ровно также, так тасовались преподаватели, охранники, потом уже любовницы. Первые лет десять-пятнадцать Кирилл души не чаял в Денисе. Парню позволялось абсолютно всё. И только после восемнадцати, когда парня посвятили в семейный бизнес, когда общение отец-сын стало регулярным, начались проблемы. Увядающий папаша и цветущий всеми цветами сын не во всём сходились. Тем более, что Денис, не унаследовав у отца ни единой черточки внешности, унаследовал тяжеленный характер.
Кирилл сверлил сына тяжеленным сверлом взгляда. Балбес. Удачливый щенок. Наследник! Но других нет и не будет. И этого-то едва получилось сделать. С ее помощью.
— Соберись! — рявкнул Кирилл. Денис принял более ровную позу, еще раз поправил полы халата. — Разговор будет тяжелый.
— Я что-то сделал не так? — спросил Денис. Что-то батя слишком уж возбужден.
— Да, случилось, — перекривлял сына Кирилл. — Случилось то, что кое-кто проболтался об этом.
Кирилл кивнул на собственный портрет. А вот тут Денис еще больше напрягся. По спине даже мурашки пробежали, он почувствовал холод и тоже пожалел, что не надел ничего, кроме тонкого халата.