Волшебная нить
Шрифт:
Они резво мчались по лесной дороге, покуда впереди не показалась развилка.
– Куда править?
– спросил, спрыгнув с козел, юный возница.
Марья Алексеевна встрепенулась и, словно удивляясь сама себе, ответила:
– Поворачивай на Городно.
Мальчишка подчинился. Они свернули на дорогу, ведущую к почтовому тракту, а посему более езженую, утоптанную. Чем ближе была цель, тем беспокойнее становилась дама. Сердце ее трепетало от мысли о предстоящем. Даже волшебная картина зимнего леса не заняла ее, как бывало. А опасения, связанные со слухами о разбойниках, вовсе выветрились из головы.
– Дальше-то куда?
– крикнул мальчик, когда впереди показался почтовый тракт.
– Знаешь, как проехать в имение Бронских, Сосновку?
– высунувшись из кареты, спросила Марья Алексеевна,
– Знамо дело!
– оживился юный возница.
– У меня там крестный живет. Так это верст двадцать будет!
– Погоняй!
– распорядилась барыня, и они понеслись по наезженному тракту.
Солнце, так и не поднявшись, плыло по верхушкам елей. Марья Алексеевна машинально провожала взглядом несущиеся мимо деревья, верстовые столбы, редкие строения. Чем ближе они подъезжали к владениям Бронских, тем тревожнее становилось на душе. Первоначальный пыл прошел, было время все обдумать, и Марья Алексеевна начинала сомневаться в разумности своих действий. Однако стоило ей воскресить в памяти пережитые муки и оглянуться на всю прежнюю жизнь, как решительности прибавилось изрядно. В этом состоянии она удерживала себя до самого прибытия в Сосновку.
Старый дормез произвел впечатление на дворню Бронских. Бабы тыкали пальцем, а мужики откровенно посмеивались, провожая его взглядом от ворот до крыльца, и вовсе не спешили принять лошадей у мальчика-возницы. Марье Алексеевне пришлось призвать все свое мужество, чтобы сохранить хотя бы видимость спокойствия. Она с достоинством выбралась из кареты и велела подвернувшейся бабе доложить о себе.
– Это пусть Гаврилыч докладывает - он на то тут поставлен!
– огрызнулась баба и скрылась за дворовыми постройками.
Марье Алексеевне сделалось вовсе не по себе, она теряла остатки храбрости. Поднявшись на мраморное крыльцо, украшенное изысканными колоннами, она вошла в сени. Тут ее встретил ливрейный лакей, сонный и важный.
– Как изволите доложить о вас?
– Скажи, что Денисьева просит принять, - едва выговорила Марья Алексеевна.
Лакей принял шубу и, проводив даму в гостиную, важно удалился.
Марья Алексеевна в ожидании присела на кушетку и не без робости огляделась по сторонам. Силясь не дрожать, она крепко сжимала руки. Все вокруг казалось ей враждебным, Штофные обои, дорогие безделушки на камине, роскошные драпировки свидетельствовали о тонком, безупречном вкусе хозяина дома. Картины, висевшие по стенам, были писаны мастерской рукой. От всего на гостью веяло богатством и самодовольством. Так ей виделось. Ее старое, давно вышедшее из моды платье, заштопанные перчатки и пожелтевшие кружева составляли решительное противоречие окружающему.
Марья Алексеевна вовсе пала духом, и когда скрипнула дверь, она почувствовала желание тотчас бежать отсюда. Однако было уже поздно: перед ней возник Сергей Львович Бронский ...
21.
Одного взгляда ей было довольно, чтобы узнать в этом суровом господине когда-то любимого Сережу. Да, безжалостное время наложило отпечаток на знакомые черты, но все же это был несомненно он. Сердце бедной дамы застонало. Впрочем, сам Бронский силился быть строгим и неприступным. Не сразу они заговорили.
– Чему обязан счастьем видеть вас?
– с деланной холодностью спросил Сергей Львович.
Марья Алексеевна каким-то чутьем угадала, что и эта суровость и нарочитая мрачность дались ему нелегко. Он не подошел к руке, не присел рядом и всем своим видом показывал, как тягостно ему общество Марья Алексеевны. Обида вскипела в ее душе, дама тотчас вспомнила, зачем она здесь, и поднялась с кушетки.
– Я приехала требовать, чтобы ваш сын оставил в покое мою Катю!
– выпалила она.
– Но позвольте...
– начал было Сергей Львович и тотчас умолк.
– Какая дерзость явиться в мой дом!
– продолжила Марья Алексеевна.
– На что ему моя Катя? Почему именно она?
– Могу заверить вас, что это всего лишь случайное совпадение. Решительно я в растерянности. Вы полагаете, было бы лучше оставить ее на произвол разбойников?
При этих словах Марья Алексеевна невольно опять опустилась на кушетку.
– Каких разбойников?
– жалобно пролепетала она.
– Из шайки Гришки Долинского, - сухо ответил Бронский-старший.
– Это о них говорят всюду, дескать, усадьбы грабят?
– зачем-то спросила Марья Алексеевна, и Сергей Львович кивнул, насмешливо усмехнувшись.
– А как она?.. Почему?.. Ничегошеньки...
– едва не плача бормотала напуганная дама.
Взгляд Сергея Львовича немного потеплел.
– Вам не о чем тревожиться, сударыня, все позади. А Гришку мы вот-вот изловим.
Положив обо всем расспросить Катю, Марья Алексеевна не стала длить тягостную сцену и вновь поднялась.
– Я полагаюсь на ваше благоразумие, Сергей... Львович, - бедняжка не могла не споткнуться на этом имени, причинившем ей столько страданий.
– И я питаю надежду, что вы оградите мою дочь от назойливого внимания вашего сына.
– Непременно, сударыня, - ледяным тоном ответствовал старший Бронский.
Ужасный тон оскорбил даму. Лицо ее вспыхнуло, носик невольно вздернулся.
– И я полагаю, что не услышу более вашего имени никогда!
– Она не находила слов.
– Как вам угодно, сударыня, - холодно усмехнулся Сергей Львович.
Марье Алексеевне ничего не оставалось, как с достоинством покинуть поле боя и ехать домой, хотя стремительно темнело и близилась морозная ночь.
– Прощайте!
– гордо произнесла она, проходя мимо хозяина.
– Ноги моей больше не будет здесь!
– Бог в помощь!
– насмешливо кинул ей вслед Бронский, и не подумавший предложить гостье ночлег.
Бормоча под нос: "Напыщенный бурбон! Фармазон!", Марья Алексеевна выскочила из гостиной, выхватила шубку из рук оторопевшего лакея и стремглав слетела с крыльца.
Благодаря нерадивости слуг, дормез все еще стоял на месте, не распряженные лошади обросли инеем и переминались с ноги на ногу. Однако мальчишку-форейтора пришлось покричать: он уже угощался чаем из самовара в людской. Мальчик нехотя натягивал шапку и рукавицы, забирался на козлы.