Волшебная ночь

Бэлоу Мэри

Шерон в нерешительности посмотрела на протянутую ей руку, но в конце концов вложила в нее свою тонкую, изящную ладонь, на которой, однако, Алекс сразу почувствовал мозоли. Эти мозоли опять напомнили ему о том, что Шерон Джонс из другого, неведомого ему мира, что она не более чем его служанка, что всего несколько дней назад она таскала тележку с углем в его шахте. Кто же этот человек, который оплачивал ее занятия музыкой, гадал Алекс. И ее обучение в школе?

— Боюсь, я все забыла, — неуверенно проговорила она, но ее глаза заблестели при виде клавиатуры. — У меня нет нот.

— Здесь, кажется, есть кое-что, — отозвался Алекс. — Правда, очень старые. Может, вы вспомните что-нибудь без нот?

Шерон в задумчивости покусывала губу. Алекс спрашивал себя, кто она на самом деле, кто ее родители и какие неурядицы низвели ее до такого положения. Как больно ей, наверное, вспоминать о своей прежней жизни.

— Я могу играть по памяти только валлийские песни, — сказала она. — Но они вряд ли понравятся вам.

— Вы так хорошо знаете мои музыкальные пристрастия? — усмехнулся Алекс. — Прошу вас, миссис Джонс, сыграйте мне какую-нибудь из этих песен.

Еще мгновение она колебалась, прежде чем села на табурет и медленно оглядела клавиатуру, так, словно впервые видела ее. Алексу очень хотелось, чтобы она оказалась не такой уж несостоятельной в музицировании, как отрекомендовалась. У него в ушах еще слышалось ее пение в церкви, на воскресной службе. Он знал, что музыка идет у нее из сердца.

— Эта песня называется «Одиночество», — объявила она, кладя пальцы на клавиши. — В ней поется о птице.

В первое мгновение Алексу показалось, что она вот-вот собьется. Она запнулась на первых же аккордах, но затем пальцы ее забегали увереннее, и простая, трогательная мелодия заполнила гостиную. Алекс стоял у нее за спиной и любовался ее склоненной головой и руками, порхающими по клавиатуре. И думал, сколько понадобится времени, чтобы сошли мозоли с ее изящных рук.

Она очень музыкальна, размышлял он. Это чувствуется в каждом движении ее тела. Жаль, что у нее так рано отняли возможность играть.

— Играете вы действительно не очень уверенно, — сказал он, когда она закончила. — Но у вас есть легкость и чувство мелодии. Я решил сократить ваш рабочий день на полчаса, чтобы вы могли ежедневно заниматься здесь, в гостиной, с завтрашнего дня. Через месяц я попрошу вас приступить к урокам музыки с Верити. Вы не против?

Шерон, не смея обернуться, слегка склонила голову в знак согласия.

— Я буду заниматься одна? — спросила она почти шепотом.

— Не думаю, чтобы мне было в радость ежедневно слушать, как вы запинаетесь и мучаете ваши гаммы, — ответил он, предчувствуя, что отныне каждый день в известный час гостиная будет притягивать его как магнит. — У этой песни есть слова?

— Да, — ответила она. — Но они валлийские.

— И все же мне хотелось бы узнать, о чем она, — сказал Алекс. — Насколько я помню, ваш голос гораздо увереннее, чем ваши руки.

В первый момент ему показалось, что она откажется. Однако она повела мелодию снова, лишь один раз запнувшись на первых аккордах. И когда она запела, он уже не думал о ее игре. Ее голос захватил его.

У нее было нежнейшее сопрано, звучавшее так трогательно, что сердце Алекса пронзила неведомая ему доселе боль, и он понял вдруг, что готов расплакаться, как ребенок. Разве она не сказала, что песня о птице? Неужели он готов плакать по неведомой ему птахе? Он закрыл глаза и отдался потоку чувства, в которое окунался до этого только однажды, здесь, на этой земле. И этому чувству она дала валлийское имя. Хираэт? Кажется, так она назвала его? Хираэт.

— Да, — откашлялся Алекс в неожиданно наступившей тишине. — Временами фортепьяно казалось лишним, Шерон. Очень трогательная песня. Скажите, от всех валлийских песен хочется плакать?

— Наша музыка идет от сердца, — ответила она, вставая. — Валлийцы — эмоциональный народ. — Она обернулась и вздрогнула, увидев его. Она явно не ожидала, что он стоит так близко к ней.

— Мечтательный народ, — продолжил он, — страстный народ. И вы такая же, Шерон? — Всего один шаг вперед, даже полшага — и их дыхания сольются.

— Я?..

— Конечно, вы такая. — Он поднял руку и осторожно провел кончиком пальца по ее щеке. — Я слышал это в вашем голосе, когда вы пели. Я чувствовал это, когда целовал вас.

Скажи она хоть что-нибудь, сделай хоть какое-то движение, и он, возможно, сдержал бы себя. Так он думал позже. Но ведь она ничего не сделала. Ее огромные серые глаза смотрели на него в упор.

Его рука легла ей на плечо, другая обхватила талию. Он склонил голову, нашел губами ее губы, и в то же мгновение горячее желание пробежало по его членам. Он ощущал ее тело, стройное, крепкое, с хорошо очерченными формами, такое манящее и бесконечно желанное.

Он мучил ее губы легкими прикосновениями языка, пока они не разомкнулись, дрожа, пропуская его мимо ровного ряда зубов в свои глубины. Она выгнулась дугой, прижимаясь к нему. Он чувствовал, как ее пальцы перебирают его волосы. Она стонала. Вспыхивала и сгорала в его объятиях. Он горел страстью.

Но и затвердев от желания, он краем сознания помнил, что они в гостиной, что двери ее не заперты и что в любой момент кто-нибудь из слуг или, не дай Бог, Верити могут войти сюда. Если бы он забыл об этом, думал он позже, очень даже могло случиться, что он увлек бы Шерон Джонс на ковер и довел бы дело до конца. Он был почти уверен, что она не остановила бы его. Так же, как был уверен в этом в ту ночь, в горах.

Он смягчил свой поцелуй и ослабил объятия, затем со вздохом оторвал губы от ее губ.

— Это входит у нас в привычку, — произнес он.

— Да…

Он видел, что она еще не пришла в себя от жарких объятий.

— И что же нам делать с этим? — спросил он. Туман в ее глазах быстро слетел. — Будем бороться? — продолжал он. — Кажется, у нас не очень получается. Или все-таки сделаем это?

Наконец самообладание полностью вернулось к Шерон.

— Что «это»? — Ее глаза округлились. — Как вы смеете! Я не стану вашей любовницей! — Румянец залил ее щеки.

— Нет? — огорченно переспросил он, в то же время чувствуя какое-то внутреннее облегчение. — Что ж, выходит, будем продолжать борьбу. Вы очень красивы, Шерон Джонс. Скажу больше: вы сказочно привлекательны и желанны. И вы не пожалели бы, если бы согласились. — Последние слова вырвались как-то сами собой.