Волшебная палочка
Шрифт:
Вот передо мной на столе лежит рукопись молодой, начинающей поэтессы Татьяны Ребровой, рукопись, которая станет, возможно, первой книгой поэта. «Молодой и начинающей», потому что книг пока нет, а без книг, сколько бы ни проходило лет, все равно будешь ходить в молодых, начинающих. А между тем Татьяна Реброва окончила Литературный институт, училась у такого опытного и вдумчивого педагога, каким является известный критик и литературовед Ал. Михайлов. То есть, значит, уже десять лет профессиональной литературной жизни. Кроме того, она много ездила, видела, много пережила… Возраст? О возрасте женщины говорить не принято, но, наверное, уж около тридцати. Да, подборки ее стихов публикуются то там, то сям, но этого мелькания наша критика не замечает. Где мы видели, чтобы появилась критическая статья не на книгу, а на подборку
Да, рукопись, оказавшаяся у меня в руках, сдана в издательство. Но пока там соберут нужные положительные отзывы (вроде вот этого, моего), пока прокрутятся издательские планы, пройдет еще несколько лет. Вот почему, вместо того чтобы писать так называемую внутреннюю рецензию на рукопись, мне захотелось выступить в необычном жанре и написать рецензию на будущую книгу, которая выйдет же когда-нибудь.
Беда в том, что я сам лишь сочинитель стихов, а не их анализатор, не критик. Когда строфа очень хороша или очень плоха, я вижу и то и другое, но ужасаюсь, что это надо доказывать. Мне хочется в таких случаях выписывать хорошие или плохие строфы в надежде, что читатель статьи сразу же воочию увидит, где хорошо, а где плохо. Впрочем, в слабости моей позиции есть и своя сила, потому что комментариев требуют чаще всего средние, сочиненные стихотворения, вспышки же, всплески истинной поэзии, строфы, которые могли родиться только в горле истинного поэта, все-таки, все-таки говорят сами за себя. Разговор может идти лишь о своеобразии мировидения, о замыкании на те или иные традиции, о тональности стихов (мажор, минор), о степени гражданственности, об образе лирического героя.
Рукопись называется «Рябиновые бусы». Ну что ж, во-первых, это очень по-женски, во-вторых, для поэзии Т. Ребровой принципиально. Сила земли, ее плотскость (но все же и ее одухотворенность) проявляются не только в незабудках и васильках, но в тяжести и ощутимости плодов земных. Жизнь многолика и многообразна, и она всегда права. В стихах Татьяны Ребровой мы часто будем встречаться с кистями рябин, гроздьями бузины, с хлебом, с крупной солью, с бордовой свеклой на грядках, крепкими золотистыми желудями и в том же самом ряду:
О здравии вашем по-детски молюсь На лики беременных наших крестьянок.Так убедительно и так просто выглядят противопоставления истинной красоты и житейской условности.
И сердитесь вы, что я вешаю желудь на грудь, Коль вами же послана мне золотая вещица.Полнокровное, трепетное восприятие мира поэтом встречает нас в первой же строфе первого же стихотворения в рукописи.
Бордовая лежит на грядках свекла, Как хорошо быть на земле живой. Как сквозь увеличительные стекла Сквозь обожанье в мир смотрю. Он мой! Я требую, с ума схожу, рыдаю Лишь потому, что я люблю, и я В любимом столько неба понимаю, Что нервничаю в нем за журавля. Ведь я права не тем, что существую, А тем, что мучаю себя бродячим псом И шар земной, как мужика, ревную Под частый дождь над сереньким овсом.Да, Татьяна Реброва умеет сказать точно, ярко и поэтично. Ну вот еще, в стихах о ночном, в обращении к лошади:
Хлеб и соль — вот какие гостинцы Я сегодня тебе принесу. Ты лизнешь перстенек на мизинце, Принимая его за росу.Или лирическая картинка, несколько, может быть, излишне красивая, но все же и поэтически выразительная:
Созвездия,Или без всякого изъяна очаровательная строфа, обращенная то ли к художнику, то ли к родной земле:
Я платьев и платков своих сатин Рябиновыми гроздьями расшила, Чтоб церковка в глуши твоих картин С ней рядом постоять мне разрешила.Это, конечно, золото самой высокой пробы. Можно выписать и такую, жутковатую, но живописно-выпуклую, потрясающую по своей художественной выразительности строфу:
Пьет водку на кладбищенской скамейке, Закусывая черствым пирогом, Старуха в полинялой телогрейке С яичной скорлупой под сапогом.Все так. Татьяна Реброва мастер с точным и ярким узором кисти (то, что у нее есть и слабые строфы, не меняет дела. Судить о возможностях поэта надо по высшим отметкам, а техника — дело благоприобретенное), но главное даже не в мастерстве, а в общей тональности, в главных мотивах ее поэзии. Конечно, это видение мира, прочное духовное единение с ним, но все же на первое место по силе выраженности я в поэзии Татьяны Ребровой поставил бы то, что можно назвать женским началом, но с самой большой и светлой буквы.
Женщина — дочь, женщина — любимая, женщина — жена, женщина — мать. Женщина может быть слабой в ожидании любви, ласки, опоры, но это только одна ее сторона. Другая ее сторона — сила. Женщина дарующая, утешающая, возвышающая, благословляющая на деяния, дающая силу, делающая мужество мужеством, скорбящая, провожающая в последний путь… Женщина — соль и средоточие жизни.
Ощущением этой силы, этой, ну, что ли, роли женского начала, пронизана вся поэзия Татьяны Ребровой. Она (женщина) по-женски слаба, но она же по-женски и всемогуща.
С одной стороны:
В какие дали мозг не занесет, Горит закат на золоте опенка. Я — баба. Мне, конечно, повезет Любить мужчину и родить ребенка.* * *
Но также:
Распахни свои двери шире, Розу алую приколи, Чтоб грустней и прекраснее в мире Даже лебеди быть не могли. В захолустной да деревенской Чайной, богом забытой, в глуши, Ты запой ото всей своей женской От разлюбленной женской души. Уведи от калитки садовой, Где рябины и клены в крови, Вот того, в телогрейке, седого, Чтоб узнал он о первой любви.Как читатель, наверное, уже заметил (а если бы он прочитал всю рукопись, он убедился бы в этом стократ), и это, пожалуй, главное у Татьяны Ребровой — ее стихи, помимо того, что они ярки и выразительны, помимо того, что они характерно женские по своей сути, они, ее стихи, сугубо национальны. Они национальны в самом лучшем смысле этого слова, как национальны, скажем, стихи Блока, Есенина, Цветаевой, не потому, что в стихах встречается это уж как бы запетое словечко «Русь», рябины да березы, кони да сани, а потому что в них растворено нечто такое, что делает их русскими, только русскими и никакими больше.