Волшебная палочка
Шрифт:
Как офицер русской гвардии Шора жил несколько лет в Петербурге, что дало ему соответствующий кругозор. «Он сочиняет иногда небольшие поэмы… которые не имеют распространения между соотечественниками иначе, как через устное предание и медленное изучение на память» [4] .
Английский путешественник свидетельствует: «Способный, умный человек… Я очень долго говорил с ним и был поражен его знаниями и очень сильной способностью к аргументации» [5] .
4
Цит. по кн.: Андреев-Кривич С. А. Всеведенье поэта. М., 1978, с 35.
5
Там
Венгерский путешественник Бессе, побывавший на Кавказе в 1829 году, рассказывает о Нальчике, теперешней столице Кабардино-Балкарии:
«Правительство учредило в этом укреплении на свой счет школу, где дети воспитываются бесплатно под присмотром преподавателя-магометанина… Детей обучают читать, писать и говорить по-русски; их воспитатель, или хаджа, носит имя Шоры… Он говорит и пишет по-персидски, по-турецки, по-татарски и по-русски с одинаковой легкостью; у него приятное лицо и прекрасные манеры» [6] .
6
Там же.
«Шора Ногмов же — великолепный знаток кабардинского и черкесского фольклора. Им записано большое количество старинных песен и преданий. Он настолько хорошо знал кабардино-черкесский фольклор, что на основании тех данных, которые заключены в фольклорных произведениях, являющихся откликами на действительные исторические события, он написал даже историю адыгейского народа [7] . Это очень любопытная книга, несколько раз переиздававшаяся, пользуется заслуженной известностью среди кавказоведов… Шора делал переводы кабардинского фольклора на русский язык и знакомил с этоми переводами интересовавшихся ими…» [8]
7
Адыгэ — так обобщенно называли себя три близкородственных племени: кабардинцы, черкесы и адыгейцы — древнейшие обитатели Северного Кавказа.
8
Цит. по кн.: Андреев-Кривич С. А. Всеведенье поэта, с. 240.
Одним словом — просветитель в самом прямом и точном смысле этого слова. Причем, надо сказать, что он не был лишь отдельным эпизодом в истории кабардинской культуры, но знаменовал собой единый и непрерывный процесс.
«“Грамматика” и “История” Ногмова, публицистика и очерки адыгейских писателей Султана Хан-Гирея и Султана Казы-Гирея, затем начиная с шестидесятых годов начатки книгопечатания, настойчивые попытки ввести алфавит и открыть школы, оживленный сбор и публикация образцов народной поэзии, разработка языка… все это свидетельствовало о подспудных сдвигах и содержало идеологию национального самосознания и самоутверждения. Это была попытка создать свою цивилизацию, общество, литературу, и она была связана с передовой культурой России» [9] .
9
Сокуров М. Г. Лирика Алима Кешокова. Нальчик, 1968, с. 10.
Этот естественный процесс на стыке XIX и XX веков ознаменован именами кабардинских поэтов Б. Пачева, А. Хавпачева, П. Шекихочева, которые передали культурную эстафету лучшим представителям новой, послеоктябрьской, то есть, короче говоря, современной кабардинской поэзии. Первым воспреемником и носителем этой эстафеты был Али Шогенцуков — непосредственный учитель Алима Кешокова.
Понятно, что этот процесс не мог избежать влияния русской литературы. Только что упомянутый Али Шогенцуков (его называют основоположником современной кабардинской литературы) свидетельствует:
«Когда я научился читать по-русски и впервые раскрыл томик стихов Пушкина, у меня было такое ощущение, словно я поднялся на вершину высокой горы и увидел оттуда весь мир прекрасного… Я ходил очарованный мерными строфами чудесных стихов… И с каждым разом это очарование усиливалось. Прочитав пророческое стихотворение “Памятник”, где великий поэт с ясной уверенностью предсказывает, что его имя назовут все народы нашей необъятной страны… я в каком-то неудержимом восторге воскликнул: “Я тоже называю тебя, Пушкин! Я люблю тебя!”» [10]
10
Цит.
Но любовь любовью, влияние влиянием, однако, не опираясь на свои, накопленные веками, традиционные духовные ценности, нельзя создать никакой новой национальной духовной ценности.
Пушкин тоже любил Байрона и одно время даже преклонялся перед ним (равно как Шиллера, Гете, Данте, Петрарку, Виргилия и Гомера), но состоялся он как Пушкин, как великий русский национальный поэт, только опираясь на духовное богатство своего народа.
Здесь уместно сказать, что вообще значила поэзия для кабардинцев на протяжении многовековой истории. Она была частью быта, поскольку частью быта являются праздники. Будучи участницей всякого празднества, она и сама была праздником. Песня, а выражаясь более высоко, песенное искусство, художественное, пусть и устное, поэтическое слово сопровождало кабардинца от рождения до могилы. Колыбельные песни в саклях, любовные песни молодых горцев и горянок, свадебные песни, песни любого пира, боевые, воинственные песни, скорбные причитания похорон, а над всем этим, обнимая и покрывая все это, — эпические сказания о предках, о богатырях, о нартах…
Алим Кешоков потом напишет: «Кабардинцы всегда высоко ценили слово, а сочинители песен были так уважаемы, что их сажали на пиру рядом с тамадой и свадьба была бы не свадьба, если бы поэт не сложил на ней здравицу в честь жениха и невесты. Здравицы запоминались и жили долго, хотя никто уж не помнил, кому они посвящены и кто их сочинил» [11] .
Да, вот, оказывается, какая особенность: не просто пели на пирах песни, как это бывает обычно, но всегда сочиняли тотчас, по случаю. Допустим, в бою погиб джигит. После плакальщиц (что тоже своего рода искусство) должен воспеть героизм погибшего поэт-певец. Он расспрашивает об обстоятельствах гибели воина, интересуется, чьи имена родных и близких надо упомянуть, затем уединяется, бродя в горах, и возвращается с готовой песней.
11
Кешоков А. Вид с белой горы. М., 1977, с. 95.
«Из камня высекают узор, из стали куют саблю, из горя и радости выплавляют песню», — говорили, по словам Алима Кешокова, хранители народной мудрости.
«Сочинители стихов и песен назывались гекуоками; они были люди неграмотные и простого звания, но одаренные поэтическим воображением. Гекуоки и трубачи, которые на войну ездили всегда на серых конях, должны были сочинять стихи или речи для воодушевления воинов перед сражением. Становясь перед войском, они пели или читали свои стихи, в которых упоминали о неустрашимости предков и приводили для примера их доблестные подвиги… Предание говорит, что они вообще были любимы, а песни их приносили много удовольствия и пользы» [12] .
12
Нагамов Ш. П. История адыгейского народа. Нальчик, 1947, с 34.
Да, «фольклор у кабардинцев в течение столетий был единственным средством, с помощью которого народ мог сохранить в своей памяти, передавать из поколения в поколение все знаменательное, что случилось в его истории. Отсюда и характерная черта кабардинского фольклора — его историзм, насыщенность фактами и событиями, имевшими место в действительности. По фольклорным произведениям мы можем восстановить и образ жизни народа в те или другие периоды его истории, и то как менялись представления народа об окружающем мире, о добре и зле, — иными словами, его философию, его этику… Устное народное творчество кабардинцев… было также единственным сводом народной мудрости, нравственных правил и обычаев народа… На преданиях о прошлом и событиях настоящего фольклор учил, как надо жить… Устное народное творчество являлось и единственным видом художественного слова. Оно воспитывало эстетический вкус народа, создав сокровищницу разнообразных по своим жанрам произведений» [13] .
13
Теунов X. Литература и писатели Кабарды. Нальчик, 1955, с. 20.