Волшебная реликвия
Шрифт:
– Попытайтесь разобраться в том, что имеет отношение к магическому кресту.
– Постойте, вы имеете в виду крестик на карте?
– При чем здесь карта? Я имею в виду фигуру из теории чисел.
– Ах, математика! Ну, это уже полегче, это для нас пустяки, – Валик сделал попытку иронически улыбнуться, но губы подвели его. Улыбка вышла жалкой.
– Только имейте в виду, что ни текст сей, ни крест не поддаются логике грубой и внешней. Надо работать тонко.
– Угу. Тонко. И как это сделать?
– Я уже говорил
– Ага! А ее надо будить. Как вы сказали? Похоже на петушиный крик... Перенапря... Куре-Напря... Перенапре...
– Да ладно тебе! Сам ты перенапре... Иногда достаточно просто присесть на пенек и крепко задуматься. А еще лучше, усердно поломав голову, спокойно улечься поспать. Ты спишь, и интуиция спит. Во сне вы и встречаетесь. Улавливаешь тонкость процесса? Главное, правильно проснуться. Так, чтобы пророческий сон не уплыл.
– Это ты здорово придумал.
– Это не я придумал. В народе издавна говорили: утро вечера мудренее. Это потому что вечером, допустим, ты был дундук дундуком. Ночью, если сон правильный, ты шептался с интуицией. Проснулся – глядь! – а ты уже в три раза умнее. И уже знаешь ответы на те вопросы, которые еще вчера казались неразрешимыми.
– Ух-ты! Немедленно ложусь спать. – Валик сделал последнюю попытку пристроить свою тяжелую голову на столе.
– Погоди ты. Тебе б только спать. Не время сейчас. Да к тому же такому, я извиняюсь, дундуку, как ты, едва ли что путное может присниться. Надо сначала свой мозг озадачить.
– Ой-йо! А как это сделать?
– Ну, для того чтобы озадачить мозги, прежде всего их надо иметь.
– Скажи, а ты, правда боцман, а не философ?
Человек печально шмыгнул грушевидным носом и сказал:
– О, если бы я был философом! Разве бы я сидел в такой компании? Нет. Никогда и ни за что. Я сидел бы в прохладной колоннаде второго корпуса вместе с деканом Аврелиусом и пил бы не грубый ром, а самые тонкие вина, привезенные из Вестгалии. И вели бы мы разговор не о медных шарах, а о природе универсалий и об аргументах против номиналистов.
Валик недоверчиво посмотрел на разговорчивого соседа, а потом осторожно ощупал свою голову толстыми и далекими от стерильной чистоты пальцами.
– Ну что? Мозги обнаружены? – спросил боцман, которому хотелось пить вина с деканом.
– Похоже, у меня гигантские запасы мозгов, – сказал Валик, выпуская голову из собственных мощных лап. – Я еще раньше замечал: для того чтобы ими пораскинуть, мне иногда требуется неделя-другая, а то и целый месяц.
Боцман скривился в радостной ухмылке, после чего, потеряв надежду на следующую порцию рома, встал и тихо ушел, прижав к груди свою треснутую кружку.
– Привет декану, – отчетливо сказал Валик уходящей спине.
Боцман не обернулся.
А Валик вновь сжал голову руками и заплакал. И сам не мог понять, отчего он плачет – от горя или от счастья.
В таком состоянии его и застали ввалившиеся в кабачок в обнимку Галик и Арик.
– Что с тобой? – возопили они нестройным хором. – Ты чего здесь делал?
– Спал, – медленно и тяжело ответил Валик.
– А сейчас чего делаешь?
– А сейчас – спу. В смысле – сплю.
– Ого!
– Мне снился сон. Красная груша. – Валик дважды ткнул пальцем в пространство. – Говорящая.
– Красная! – сказал Арик.
– Говорящая! – сказал Галик.
– Да, – сказал Валик. – Ничего не помню. – И упал головой на стол.
Глава 15
Настоящие морские волки
На небольшом корабле, в богато, даже претенциозно обставленной каюте, беседовали двое. Один, вытянув ноги в сияющих морских сапогах, потягивал из бутылки вино. Второй сидел, не сняв плаща. Левой рукой он придерживал на колене шляпу, а правой иногда прикладывал белый шелковый платочек к небольшой ране на щеке.
– Ну, что у вас там еще вышло?
– Простите, подполковник, получилось не очень хорошо.
– Что? Я не ослышался?
– Вы говорили нам, что это неопытные ребята, птенцы, сосунки.
– Да, говорил. И велел вам слегка проучить их. Обезоружить. Припугнуть. Кое о чем порасспросить. Любой становится разговорчивым, когда кончик шпаги щекочет ему горло.
– Разговора не вышло.
– И вы не узнали про карту?
– Нет.
– Почему?
– Получилось так, что это они проучили нас. Карраса мы оставили там, прямо на аллее, сколь это ни печально.
– Как это оставили? Он не будет болтать?
– Боюсь, уже нет.
Друзья явились на корабль вовремя, к вечерним склянкам. Но как они выглядели! Держась друг за друга и покачиваясь, они с трудом взобрались по веревочному трапу, спотыкаясь, толкаясь, стукаясь о борт локтями, коленями и шпагами и что-то бормоча. Перед сержантом они предстали в растрепанной и местами порезанной одежде, багровые лица глупо и виновато улыбались. У матроса Ария Кустицы темнел на левой щеке здоровенный порез.
Сержант начал закипать гневом. Левый его глаз сделался непомерно большим, темный зрачок начал угрожающее движение. Казалось, еще миг – и страшный гневный рык покроет и корабль, и эту часть берега, и немалый кусок моря заодно. Но неожиданно появился элегантный шкипер Адольо. Он положил руку на плечо старого вояки и мягко сказал:
– Мой дорогой сержант, что вы хотите? Это молодежь. Они не станут взрослыми, пока не выпьют свою юношескую долю рома и не набьют шишек на разных частях тела и души. Настоящих шишек, а не показных. Что касается меня, то мне нравятся эти славные парни. Я с удовольствием принял бы таких в свою команду. Мне нужны отчаянные.