Волшебная шапка
Шрифт:
Эх, подсказал бы мне кто-нибудь, что делать! Уж я бы обделал всё, как полагается! Отступать теперь нельзя. Раньше я хотел отомстить только за сестрёнку, а теперь и личный счёт имею. Ишь ты какой ловкий мошенник: меня хочет аллахом объявить, ручки на этом погреть! Ведь как он сказал:
«Таинственная гибель змеи здорово нам помогла!» Выходит, я убил эту гадюку и Янгоку же помог? Нет, брат, шалишь, не выйдет твоя затея. С Хашимджаном шутки плохи. Но только как подступиться к делу?
– Шапочка моя,
– Я и так уже голову ломаю, Хашимджан, но ничего путного на ум не приходит. Лучше поищи сам, дорогой, и ты обязательно найдёшь выход.
И я стал днями и ночами искать этот выход. А он никак не находился. Я перестал бегать на улицу, ходить на руках и охотиться на воробьёв, которые выклёвывали вишни в саду. Бабушка поглядывала на меня с подозрением: уж не задумал ли я новый побег? А потом стала жалеть:
– Если хочешь, Хашимджан, иди погуляй с товарищами.
– Нет, бабушка. Лучше дома посижу.
– И что случилось с мальчиком – ума не приложу! – беспокоилась она. – Как ртуть живой был, а стал тише воды ниже травы. Спаси аллах, не напала бы хворь…
При слове «аллах» я оживляюсь, начинаю расспрашивать: а был ли аллах вообще, где он находится, сколько у него ангелов, как он успевает за всеми людьми присматривать, кто его родители и откуда вообще люди узнали, что он существует, раз его никто не видел.
– Всё из Корана, сынок, – охотно отвечает бабушка и начинает рассказывать всякие сказки из этой мудрёной книжки.
Я слушаю внимательно, наматываю на ус. И не насмехаюсь, как прежде. Наоборот, задаю всё новые и новые вопросы. Бабушка не нарадуется, глядя на меня. Даже соседям похвасталась, что я теперь образумился, божьими делами интересуюсь. Я посмеивался про себя, но помалкивал. Главное – побольше узнать об аллахе, о муллах и святых. Может, пригодится, когда я придумаю план расправы с Янгоком. И как в воду глядел, именно эти мои расспросы и помогли мне.
Донохон стала поправляться. Она уже ходила по палате, придерживая руками левый бок. Там у неё был шов. Сестрёнка сама показала его мне, когда я в последний раз ездил с папой в больницу. Синеватый такой шрам…
Папе опять пришлось уехать в Мирзачуль. Он и так долго пробыл дома из-за болезни Донохон. А дел, говорит, накопилось – ужас. Мы остались с бабушкой вдвоём. Тогда-то я и заинтересовался божьими делами.
Как-то бабушка на целый день ушла из дома и вернулась очень усталая, но довольная.
– Внучек мой дорогой, – сказала она, накормив меня вкусным пловом, – очень рада, что ты стал прилежным и послушным мальчиком.
– Я тоже рад, – ответил я, сладко потягиваясь.
– Ты обратил внутренний взор к всевышнему, и он просветил тебя, – продолжала бабушка.
– Да, да, бабушка, это я и сам чувствую…
– Твоими бы устами мёд пить, внучек мой дорогой! Хочешь, я отдам тебя в ученики мулле Янгоку?
– В ученики? Мулле Янгоку? А что у него там, школа открывается, что ли?
– Да нет, ему мальчик нужен, помогать в божьих делах.
– А он возьмёт меня?
– Возьмёт, я уже договорилась с ним. Решила, что нелишне будет, если ты какой-нибудь месяц поучишь божью науку. – Бабушка ласково погладила меня по голове, просительно заглянула в глаза.
Вы посмотрите только! Она меня просит! Да ведь это именно то, что мне нужно! Поверчусь там у Янгока, пронюхаю всё, а в нужный момент – бац! – и накажу его.
– Конечно, пойду, бабушка! Да я сам хотел проситься в ученики к уважаемому мулле Янгоку. Ведь, наверное, именно он помог своими молитвами хирургу, который оперировал нашу Донохон…
– Порою помощь молитв не сразу заметна, сын мой, – резонно заметила бабушка. – Иногда удаётся обойтись молитвами, а иногда приходится обращаться и к дохтурам…
В эту ночь я впервые за последние дни спал спокойным сном. А бабушка вовсе не ложилась. Вначале долго копалась в сундуках, перебирая их содержимое, потом замесила тесто, разожгла огонь в очаге. Она жарила, парила и пекла разные вкусные яства – угощение для муллы Янгока.
Утром чуть свет мы отправились к гробнице Узункулака. Я нёс на голове огромную круглую корзину, полную всякой всячиной. Поверх яств бабушка положила в корзину одну рубашку, штаны и стёганый халат – подарки эти она извлекла из своего древнего сундука.
Мы поднялись по каменным ступеням, по которым ещё недавно ползала чёрная змея, обогнули куполообразную гробницу и вошли в дом.
– Салом алейкум, – поздоровался я ещё с порога. Пусть видят, какой я приветливый мальчик.
– Ваалейкум ассалом, – ответил мулла Янгок, не глядя на меня. Глаза его были устремлены на корзину.
– Это мой внук, о котором мы с вами вчера говорили, – пояснила бабушка, кланяясь. – Хашимджаном его зовут.
– Богатырь, богатырь, – потрепал меня по плечу мулла Янгок. – Бог даст, сделаю из вашего Хашима человека, будьте уверены.
После ухода бабушки мулла Янгок объяснил мне, как подобает вести себя в святом месте. Если меня позовут, я должен говорить: «Я здесь, хозяин!» Работу прикажут сделать:
«Будет исполнено, хозяин!» Входя в дом, правую руку должен прикладывать к сердцу и подаваться немного вперёд, будто в поклоне. А выходить должен, пятясь назад, не смея показывать спину. Ещё Янгок сказал, что я должен уметь молчать, не болтать о том, что увижу и услышу здесь. «Не то у тебя вздуется и разорвётся живот, и ты умрёшь мучительной смертью», – пригрозил он. «Это мы посмотрим!» – подумал я про себя.