Волшебная шапка
Шрифт:
Успокоившись, снова засыпаю. И снова снится какая-нибудь чушь.
Так промучился до утра. Встал с головной болью. А тут ещё бабушка начала придираться: зачем, мол, прибежал, уж не прогневил ли чем дорогого муллу Янгока.
– Нет, не прогневил, бабушка, нет, – успокоил я её. – Просто мулла дал мне отпуск. На один день, на свидание с тобой…
Бабушка захлопотала, стала готовить мне завтрак. А я сел обдумывать, что делать дальше. Хорошо бы, конечно, на всё махнуть рукой, лечь на травке в саду, достать учебники и учить уроки. И чтобы никто тебя не корил, не пилил: «Опять бездельничаешь, останешься
Приняв такое решение, я повеселел, даже голова перестала болеть. Взял гроздь винограда и тронулся в путь. Шёл я быстро и весело, но чем ближе подходил к гробнице, настроение становилось всё хуже и хуже. Хотелось вернуться обратно или, во всяком случае, сегодня не идти к Янгоку. И тут я вспомнил волшебную шапочку.
– Скажи, дорогая, стоит ли связываться с этим муллой Янгоком? Ведь его всё равно рано или поздно разоблачат. Не я, так другие.
– Так-то оно так. Но разве мулла Янгок не избил тебя, Хашимджан?
– Избил. Да ещё как!
– А ты разве прощал, когда тебя избивали в нечестной драке, Хашимджан?
– Нет, не прощал. Правда… Арифу простил, но ведь я сам сколько раз обижал его ни за что ни про что…
– Вот видишь! А мулле Янгоку, значит, можно тебя колотить безнаказанно, так, что ли?
– Вот ещё! Я пообещал Янгоку свести с ним счёты!
– А чего тогда голову ломаешь? Или трусишь?
– Я? Трушу? Ты ещё меня не знаешь, дорогая! Я его… Да я этого Янгока, как орех, расколю. Но на всякий случай, дорогая…
Я быстренько надел шапочку и прошептал:
– Наверху небо, внизу земля…
– Ты правильно решил, Хашимджан, – крикнула сверху шапочка, – не стоит лезть на рожон!
Я быстро взбежал по каменным ступеням наверх. Дверь в дом была приоткрыта, и оттуда доносились приглушённые голоса. Я тихо вошёл в сумрачную комнату.
Мулла Янгок сидел в глубине комнаты на мягких шёлковых подушках. Перед ним стоял склонив голову Горбун. С того дня, как я убил змею, здесь его не было видно. Я подумал даже, что он уехал навсегда вместе со своим дружком, мюридом, который со шрамом.
– Долго же ты гулял, Балтабай! Я уж и не надеялся тебя увидеть, – говорил недовольным голосом мулла Янгок.
– Две недели мотался по кишлакам, пока собрал все долги, причитающиеся вам… – ответил Горбун. – А вы ещё недовольны.
– Где деньги? – сразу подобрался Янгок, как тигр, готовый прыгнуть на жертву.
– Вот они. – Балтабай подал мулле деньги, завёрнутые в платок.
– Это всё? – спросил Янгок. подозрительно оглядывая Балтабая.
– Копеечка в копеечку, ака. Кое-кто расплатился продуктами, так их я оставил вашим жёнам. В кишлаке Айтепе и Культепе. Мясо, рис там, мука…
– Зря ты брал продукты, Балтабай. Если всё отдавать жёнам, нам никогда не выбраться из этой дыры, дитя моё.
– Я не мог иначе, Янгок-ака. Или бери продуктами, или ничего не дают.
– Надо было припугнуть гневом аллаха.
– Пугал, Янгок-ака, пугал, да мало толку – не пугаются.
– Ох, сын мой, тяжёлые времена настали: нет у людей страха. Боюсь, в один прекрасный день возьмут они да погонят нас отсюда. Надо поскорее сколотить деньжат и смываться.
– Золотые слова, дорогой братец. Пора сматывать удочки. Вроде палёным запахло…
– Ты о чём это? По лицу вижу, есть у тебя что-то на уме. Садись поближе, Балтабай, рассказывай…
– Не утешительный рассказ будет, братец, – начал Балтабай.
– Да говори же поскорее!
– Выполняя ваше поручение, брат мой, я обошёл тридцать три кишлака и так, шаг за шагом, добрался до Мирзаабада…
– Ты был в Мирзаабаде?
– Так точно. Там у меня родственнички живут. Они рассказали, что из Ферганы приезжал следователь, расспрашивал про какого-то мошенника, по фамилии Уразаев, который года два-три тому назад всучил какому-то простаку вместо тысячи рублей пять настольных календарей.
Мулла Янгок вскочил с места и в волнении забегал по комнате.
– Всплыло! О боже, всплыло! И откуда они узнали мою фамилию?
– Так это вы? – деланно удивился Балтабай. – Я и не подозревал!
– Не прикидывайся дурачком, Балтабай! – вспыхнул мулла Янгок Уразаев. – За мошенничество дадут от силы пять лет тюрьмы. Это тебе не убийство, дитя моё… Балтабай вздрогнул и испуганно огляделся вокруг. Янгок Уразаев минуту смотрел на него, что-то обдумывая, потом просветлел лицом, подошёл к нише в стене, достал кувшин с вином и сел на место.
– М-да, и твои дела не лучше моего, Балтабай, – сказал он с притворным вздохом. Потом налил в пиалу вина, подал Балтабаю. – Сдаётся мне, – не спеша продолжал Янгок, – сдаётся мне, что этот нечестивец Абдушукуров напал на твой след, дитя моё. Вчера он приходил сюда с несколькими милиционерами…
Балтабай замер, поднеся пиалу к губам.
– Пей, пей, герой, не трясись, – усмехнулся Янгок. – Не всё ещё потеряно. Положение твоё можно исправить, если взяться за дело с умом…
– А кто такой Абдушукуров?
– Председатель сельсовета. Тот, который решил разрушить наше гнёздышко.
– Меня-то он откуда знает?
– Он всё знает, дитя моё. Вчера меня допрашивал: где, говорит, этот горбатый мюрид скрывается? Нам, говорит, известно, что он не мюрид, а бежавший из тюрьмы уголовник Балтабай Султанов. Растратчик и убийца.
Горбун уронил пиалу с вином на пол. Руки его прямо-таки танцевали.
– Спрячьте меня, святейший, умоляю вас именем аллаха!
– Я такой же святейший, дитя моё, как ты – ангел! – засмеялся Уразаев. – И навряд ли аллах тебе поможет, Балтабай. Он высоко в небе. А Абдушукуров рядышком.