Волшебница Азонды
Шрифт:
Барсак посмотрел на свои обессиленные руки. Ох как страстно он желал свернуть хрупкую шею Истиолога, но было, наверное, проще задушить самого себя. Непреодолимое заклятие лежало на нем теперь, не давая ему действовать по своей воле.
Он в оцепенении опустился от сдерживаемого внутреннего гнева и охватившего его чувства опустошенности.
– Мой корабль на самом деле улетел?
– Да, – ответил Истиолог.
Барсак увлажнил языком пересохшие губы. Такою была участь Зигмунна, а теперь, через десять лет, то же самое постигло и его, Барсака. Точно то же, что и его брата. Его брата. Естественно, капитан Джаспелл не станет откладывать старт ради всякого подзадержавшегося заправщика
Расписание звездолетов было таким же непреклонным, как движение планет по своим орбитам.
– Ладно, – тихо вымолвил Барсак. – Меня избили, ограбили, отравили, а теперь, вдобавок ко всему, я еще потерял работу в космосе. Да, этот визит в Глаурус для меня превратился в сплошной триумф. Да еще какой триумф! А теперь выкладывайте, что это за работу мне предстоит выполнять.
Через четыре дня они отправились морем на Цуннингеннар, крупнейший материк восточного полушария Глауруса, обитатели которого отличались чуть зеленоватым оттенком кожи да еще тем, что их речь была почти нечисто лишена глаголов. Барсак, приняв новые для себя обязанности личного телохранителя Истиолога, облачился в новенькое одеяние из синтетического шелка, а на поясе имел пятидесятиваттный шок-излучатель. В излучателе в обход закона был смонтирован усилитель, способный поднимать интенсивность излучения до смертельного уровня, но это было трудно обнаружить даже при самом тщательном осмотре, и оружие проходило как стандартная двухамперная модель. Барсак горел желанием испытать его на своем работодателе и испепелить его нервные окончания, но произведенное Истиологом кондиционирование, заключающееся в наложении целого ряда внутренних запретов, делало исполнение этого желания абсолютно невозможным.
Они отплыли на небольшом корабле, нанятом Истиологом только для своих личных целей. На нем размещалась вся странствующая кунсткамера Истиолога.
Набор сокровищ, которыми владел Истиолог, был исключительно пестрым.
Здесь были навевающие наркотические видения камни с планеты Соллигат призрачно-желтые на вид, от красоты которых было трудно оторваться; великолепные изумруды, найденные в пустынях планеты Дуу, сверкающие в своих металлических оправах; говорящие деревья с Танамона, в квакающем словаре которых было семь-восемь приветственных слов и пятнадцать двадцать грязных непристойностей.
Кроме того, были еще различные живые существа, содержавшиеся в клетках: карликовые спруты с планеты Кви, непрерывно извивавшиеся в своих тесных стеклянных чанах и не сводившие с наблюдателей зловещих кроваво-красных глаз; дождевые жабы из Мивагика, пурпурные безногие саламандры с пышущей жаром солнечной стороны планеты Упджей-Лаз: ухмыляющиеся одноногие твари с Вирона. Были здесь также и различные земные животные: скорпионы, скользкие змеи и кроты, утконосы и ехидны, печальные длинноносые обезьяны. Зверинец в любое время дня и ночи представлял из себя подлинный бедлам самых разнообразных звуков, и частью работы Барсака было накормить каждое утро всех этих тварей подходящей для них пищей.
Истиолог предупредил Барсака, чтобы он был предельно осторожен, его предшественник по работе потерял руку, когда просовывал мясо в клетку с одноногими тварями с Вирона. Ухмыляющиеся твари были удивительно проворными.
Свою выставку сначала они развернули в Зибильноре, самом крупном городе материка, и в течение семнадцати дней пользовались огромным успехом у зрителей. Взрослых Истиолог пропускал за галакт с каждого, детей и рабов за полцены. За время пребывания в Зибильноре, по подсчетам Барсака, он загреб не менее двадцати восьми тысяч галактов. Возле их павильона всегда была давка не терпящих взглянуть на смертоносных тварей, собранных Истиологом на двадцати планетах. Не было отбоя и от жадных и завистливых любителей драгоценностей и прочих курьезов.
Двадцать восемь тысяч галактов. И из всей этой суммы Барсаку перепадало только одиннадцать в неделю, еда и кров. Он с радостью вцепился бы зубами в глотку Истиолога, но не мог приблизиться к владельцу цирка с оружием в руках или с другими пагубными для того планами. В последний день ни пребывания в Зибильноре Барсак наконец-то нашел профессионального убийцу. Он намерен был предоставить ему право полного владения кунсткамерой Истиолога, если тот убьет антрепренера, но когда подошел момент сделать решающее предложение, сработала блокировка в сознании Барсака, и он потерял дар речи. Он стал запинаться, язык попросту перестал его слушаться.
Цирк не спеша передвигался по материку, делая остановки то тут, то там от трех до пяти дней. Местные носильщики помогали переносить ящики с экспонатами из одного городка в другой. Истиолог также нанимал людей, которые шли впереди носильщиков и громко объявляли о предстоящей экспозиции.
Квитанции денежных переводов, которые Истиолог раз в неделю отправлял в Мильярд, он хранил в запертом на замок сундучке, который ставил около своей кровати. В остальное время деньги лежали так, что Барсак всегда мог бы взять их, но запрет на расправу с Истиологом распространялся также и на ограбление, и на бегство из его неволи. Он был привязан к смуглому рябому человечку нитями более прочными, чем если бы они даже были изготовлены из стали.
Глубокое отчаянье овладело Барсаком. Он пил, грабил случайных встречных, один раз даже совершил убийство. Это случилось в городишке Дминн, расположенном на берегу зловонной, загаженной отбросами реки Киллн.
В одном баре с бывшим астронавтом оказался какой-то парень с речного судна и после того, как пропустил выше нормы две рюмки, стал громко хвастать о прелестях жизни речного матроса.
– Мы – вольные птицы, и путешествуем по воде – разве может быть жизнь лучше этой!
– Эта жизнь и наполовину не столь же прекрасная, как жизнь астронавта, – сумрачно возразил ему Барсак. Он сидел на четыре стула левее матроса, ласково поглаживая последний в этот вечер бокал вина. – По сравнению с астронавтом речник – просто гусеница.
Матрос тотчас же соскочил со стула и стал лицом к лицу с Барсаком.
– Сильно много ты в этом понимаешь!
– Я – астронавт.
Это заявление со всех сторон было встречено дружным смехом.
– Ты – астронавт? – презрительно произнес речник. – Я знаю, кто ты, хотя и назвался астронавтом. Ты лакей у хозяина цирка. Каждое утро ты выметаешь помет из клеток его зверья!
Барсак ничего не ответил, только бросился с кульками на обидчика, и тот опрокинулся спиной на стол. Барсак стал ждать, когда тот встанет на ноги, чтобы нанести еще один удар, но тут почувствовал, как его схватили за руки и резким движением стряхнул с себя разнимавших. Подняв кривящегося от боли матроса за ворот, он подпер его одной рукой и наотмашь ударил другой.
Появился нож. Барсак выбил нож из рук речника и ударил его по горлу тыльной стороной ладони. Матрос сложился вдвое, и, превозмогая одышку и кашель, сумел проскрежетать:
– Лакей… Уборщик дерьма!
Барсак отступил назад. Матрос бросился на него. Барсак вытащил свой шок-излучатель, включил усилитель на максимум и в та же мгновенье разрядил его. Ноздри его почуяли запах горелой плоти.
В тот же вечер они покинули Дминн, двигаясь по суше в сторону лесистой провинции Зас. Когда караван фургонов с их хозяйством выкатился из речного городка, Истиолог сказал спокойно: