Волшебное слово (сборник)
Шрифт:
После обеда Волька крепко спал. Его разбудили ребята. Они стояли посреди двора с корзинками и тихо разговаривали с Дарьей Ивановной.
– Дарья Ивановна, дайте нам Вольку! Мы с ним в лес пойдем за ягодами.
– Пойду! Пойду! – закричал из кроватки Волька.
Девочки дали ему маленькую корзиночку.
В лесу пели птицы. Все казалось Вольке в легком зеленом свете, и как ни запрокидывал он голову, за ветками и листьями не видно было неба. А внизу была густая трава, она цеплялась за ноги, и Волька падал. Падать было мягко и весело. Ребята бросались подымать Вольку, а он нарочно падал и звонко смеялся.
Потом одна девочка крепко взяла его за руку и сказала:
– Не балуйся. Пойдем лучше ягоды искать!
А другая девочка спросила:
– Ты знаешь, Волька, какая земляника?
– Красненькая и сладкая, – сказал Волька и причмокнул языком.
Под большими пнями в густой траве закраснели ягоды.
– Сюда, сюда, Волька! – кричали вокруг ребята. – Разгребай руками траву, смотри, вот она, ягодка!
Волька потоптался на одном месте, присел на корточки. Несколько рук совали ему в рот ягоды, он отбивался и кричал:
– Я сам! Я сам!
– Ребята! Пусть сам. Он сам хочет сорвать.
Волька шарил в траве, а ребята стояли вокруг и громко радовались, когда он находил ягоду.
Щеки у Вольки раскраснелись, рот, измазанный красным соком, улыбался, голубые глаза удивленно и радостно смотрели вокруг.
По дороге домой ребята по очереди несли его, складывая руки «креслицем». Волька болтал ногами и без умолку говорил о ягодах, о больших весах Дмитрия Степановича, о птичках и деревьях... А потом замолкал и, склонившись на чье-нибудь плечо, издавал вдруг длинное и нежное мычание.
Вечером в детском доме был вечер самодеятельности. Волька сидел в первом ряду с Дарьей Ивановной и Настей. Дмитрий Степанович тоже пришел послушать, как выступают ребята. Они пели песни, читали стихи, плясали. Клавдия Ивановна вдруг сказала:
– А Волька, наверно, тоже знает какую-нибудь песенку или стихи. Скажи нам, Воленька!
Дарья Ивановна тихонько подтолкнула Вольку.
– Ну, скажи, сыночек, что знаешь!
Волька боком полез на сцену. Клавдия Ивановна подняла его и поставила на середину. В зале стало очень тихо. Все ждали.
Волька постоял, подумал. Потом вдруг присел на корточки и затянул нараспев тонким комариным голоском:
– Я тебе травушки изумрудной, зелененькой, я тебе пойлица густого да жирного, хлебушка свежего, сольцы крупитчатой, а ты мне, голубушка, молочка хорошего на маслице свежее, на густые сливочки.
В зале все зашевелились. Ребята полезли на стулья, чтоб лучше видеть маленькую фигурку на сцене. Потом все захлопали, захохотали, зашумели:
– Еще! Еще!
Черноглазая Настя, звонко хохоча, вытирала кончиком платка слезы. Волька, сидя на корточках, улыбался со сцены смущенной и радостной улыбкой.
На другой день утром Дарья Ивановна сказала, что выходной кончился, и отвезла Вольку в детский сад. Ребята пробовали просить ее оставить сынишку хоть на недельку, но она решительно отказала:
– Нельзя, нельзя! У него своя работа. Он в детском саду и лепит, и рисует, и музыке учится, а дача у них в Сокольниках не хуже нашей. Вот на выходной день опять я его возьму.
Ребята долго смотрели вслед Вольке. И пока на широкой аллее была видна синяя матросская шапка, они все махали руками и кричали:
– Приезжай, Волька!
А из-за желтых сосен доносился до них веселый, полюбившийся всем голосок:
– В выходной при-е-еду!
Отцовская куртка
Куртка была черная, бархатная, карманы ее топорщились, в глубоком мягком рубчике отливали серебром круглые пуговицы. Сидела она на отцовских плечах крепко, туго обхватывая широкую грудь.
– Папаня, а папаня! Отдай мне эту куртку. Ты, гляди, уже старый для нее, – с завистью говорил Ленька, обдергивая свой коротенький пиджачок и приглаживая вихрастую голову.
– Я стар, а ты больно молод, – отшучивался отец.
Ленька и правда был еще молод. Он учился в четвертом классе, но в семье был старшим. Кроме того, с ним водился соседский Генька. А Генька уже год назад кончил семь классов школы и теперь работал на селе в пожарной команде. Но пожаров в селе не было, зачастую даже дым не поднимался из труб. Шла война, и в колхозе спешили с уборкой урожая. Ленькин отец возвращался домой поздно, при свете фонаря долго возился во дворе и, озабоченно поглядывая на сына, говорил:
– Ты, брат, гляди, приучайся к делу. Я не сегодня-завтра на фронт уйду. Большаком в семье останешься!
– «Большаком»! – усмехался Ленька. – Стану я еще связываться! Одного Николку по затылку стукнешь, и то к матери побежит жаловаться.
– А ты не стукай. Большак – это делу голова, а не рукам воля! Много я тебя по затылку стукал?
В день проводов отца в избе шла кутерьма. Мать, как потерянная, хваталась то за одно, то за другое, стряпала, пекла, наспех укладывала в сундучок какие-то вещи. Отец вынимал их и отдавал ей обратно:
– Убери. Не в гости еду.
Увидев в руках матери бархатную куртку, он посмотрел на Леньку, усмехнулся и ласково сказал:
– Носи, большак!
Ленька вспыхнул и застеснялся.
– Да куда она ему! – всплеснула руками мать. – Не дорос ведь!
– Дорастет, – уверенно сказал отец и погладил мать по плечу. – Помощником тебе будет!
Уложив сундучок, отец обвел взглядом просторную избу, присел на край скамьи и сказал:
– По русскому обычаю, посидим перед дорогой.