Волшебное стекло

Гершанова Светлана

Журавли

Осеннюю пору почуя, Вдогонку за прошлой весной: – Лечу я, лечу я, лечу я, Кричат журавли надо мной. Почудится вдруг, что понятны Мне крики протяжные их: – Осилят ли путь журавлята? – Тревожно сердцам журавлих. И мне начинает казаться, Не осень их гонит – война В далёкую эвакуацию, Как нас угоняла она. По залам разбитых вокзалов, На чёрных каспийских волнах, Куда только нас ни швыряла И вновь настигала война! И болью своей и тревогой, Неведомой силой сильны, Хранили нас мамы дорогой От этой беды – от войны. Куда

мне от памяти деться, Что делать с живучею, с ней? Встаёт беззащитное детство, Погибшее в прошлой войне. Давно журавли пролетели, И лишь по лицу моему Скользят журавлиные тени, Не видные никому…

Боги

Да, горшки обжигают боги. А берутся все – чудаки! Все берутся, но слишком многие Обжигаются о горшки! Обжигаются, и ругают И богов, и весь белый свет, – Мол, не боги горшки обжигают, Мол, на это запрета нет! Но работают боги, как боги, Без бахвальства и суеты, Их движения скупы и строги, И законченны, и просты… Я ещё обжигаться буду, Я ладони у щёк стужу, И без зависти, Как на чудо, На творенья богов гляжу.

Несмеяна

Разлюбил Иван-царевич Несмеяну. Вот и стало ей, сердечной, не до смеха. Разлюбил Иван-царевич Несмеяну, На коня – в страны дальние уехал. А она бродила тихо по палатам, Невесёлые бродили с нею мысли, И поблекло её кос литое злато, Рукава её расшитые повисли. Старый царь ударил посохом сердито: – Эй, зовите-ка шутов и скоморохов! Что-то дочь моя печальна – поглядите! Рассмешите! А не то вам будет плохо! Ах, родители – цари ли, не цари ли, Одинаковой они болеют болью: Что полцарства, даже царство подарили б, Только б дочь была счастливой и весёлой! Только грустные глаза у Несмеяны, Бродит молча, без улыбки и без жалоб, От шутов, таких весёлых да румяных, На край света бы, наверно, убежала! Понаехали! Полцарства – разве плохо, Не пахать, не сеять, этакое диво! …Царь, послушай – от шутов и скоморохов Не бывать ей ни весёлой, ни счастливой.

«У деревьев медленные думы…»

У деревьев медленные думы, Далеки они от суеты, Никогда деревья не угрюмы, Если не угрюм под ними ты. Хрустнет под ногой сухой валежник, Я щекою прикоснусь к сосне, Знаю я – шершавой этой нежности В городе не встретить мне… И не гость я в городе, не зритель, Но скажу тебе, сосна, как другу: Город – он огромный ускоритель, Где частицы носятся по кругу. И секунды нет – остановиться, Приглядеться к дереву, к цветку… Сосны, я такая же частица, Только я – частица в отпуску.

«Мы все давно повырастали…»

Мы все давно повырастали, Своих отцов мы старше стали, Погибших на войне. И может, годы виноваты, Что та, давнишняя утрата, Чем дальше, тем больней. Забвенья нет, прощенья нету, Пусть сотни лет пройдут по свету, Дорогами пыля, Но плач сирот и вдов о павших, О павших, без вести пропавших – Как сносишь ты, земля! Вслед за девчонкой-почтальоном Врывался плач над похоронной, Шло горе по пятам, И шла война, считая вёрсты… Светланка, мы с тобою сёстры – Отец мой тоже там.

Баллада о кактусе

Я не подходила к окну, Уже уходила, Когда он цветок протянул Ко мне сквозь гардину. Мне некогда было стоять, И я осторожно Спросила – ты думаешь, я Свободный художник? Ты видишь – спешу, мне пора, Пора на работу! Я вечером, я до утра! И скоро суббота… Был свет за окном, и не свет – Мерцание снега. Ну как передать этот цвет В ладони побега? В нём таинство было огня, И таинство тени Но ждали вахтёры меня В таком нетерпеньи! А здесь – неуклюжий цветок, Совсем несуразный – И времени выбрать не мог На этот свой праздник. Не лета, Хотя бы тепла, И дня подлиннее… Но нежность по жилам текла, Что сделаешь с нею! Не знаешь, Когда, почему Случается это, Пригрезится что-то, чему Названия нету. И хмеля бурливый поток Кружит и морочит, И вот, словно чудо – Цветок Расцвёл зимней ночью! Гляди на него, не дыши – Малиново – ало! И в зимних потёмках души Светало, светало…

«Я вдруг себя почувствовала рыжей…»

Я вдруг себя почувствовала рыжей, Одной – на все соседские дворы… Я опускаю голову пониже, Иду сквозь строй орущей детворы. Такие безобидные вначале, Игрой объединённые одной, Всех громче рыжеватые кричали, Чтоб их не перепутали со мной. Достаточно не рыжим быть, И только! И вам уже, считайте, повезло! Бывает безотчётная жестокость? Бывает неосознанное зло? Ну что ж, пускай, Я даже очень рада, Что я такою рыжей родилась! Так узнают, наверное, Что надо Идти сквозь строй, не опуская глаз. Чтобы взглянули пристально девчонки, Чтобы у них сползла усмешка с лиц, Чтоб побежали в рыжий красить чёлки И тоненькие хвостики косиц, Чтоб замолчали пацаны пристыжено И отступили бы на шаг назад… Я вдруг себя почувствовала рыжей. Сейчас, сейчас я подниму глаза!

Туман

Город полон туманом, От зари до зари Нити светлые тянут Сквозь туман фонари, Всё так призрачно, Странно, И кричи не кричи, Заблудились в тумане Звёзд далёких лучи. Не черты – очертанья, Город весь невесом, Расплываются зданья, И деревья, как сон, Всё такое нечёткое – И ни днём, ни в ночи Я от белого чёрное Не могу отличить, И от правды – обмана, Даже свет ото тьмы… Город полон туманом Посредине зимы.

Осенние фонтаны

Как странны поздней осенью фонтаны – Пустынны облетевшие сады, Взлетают, и становятся туманом, Своим дыханьем, Капельки воды. Какая щедрость – могут не поверить, Какое безрассудство – вдруг мороз! И тихо отстраняются деревья, Уже не принимая их всерьёз… Они другого времени примета, И от зимы на самом волоске Всё кажется, что их забыло лето, Как детскую игрушку на песке…

Песня за стеной

Скупой гостиничный уют, И тихо, и темно, И песню долгую поют Два парня за стеной. Куплетов в песне – без числа, Но в каждом две строки, Как два весла, Как два крыла, Как две большие руки. Менялась первая строка, Так новые пути, Что человек из тупика Пытается найти. Мечта и ласка, Боль и гнев – Я сделал всё, что мог! И неизменен был припев, Как горестный итог. Как две руки, как два весла, Как два больших крыла… А может быть, совсем не так Я песню поняла? А может, просто вдалеке От дома загрустив, Своё я пела На её Бесхитростный мотив.