Волшебные очки
Шрифт:
— Что ж, покажу тебе. Учись на старости лет.
Он стал водить пальцем по карте, но забирался то в германскую часть Польши, то в Сербию. К тому же пропустил границы с Италией и Швейцарией. С мест посыпались выкрики, поднялся гвалт, хохот. Роман крикнул:
— Дмитрий, покажи то, что ты показывал на экзамене.
Я показал все границы и сказал:
— Вот это я и показал на экзамене. И тут в аудиторию вошел Ферапонт.
— Что такое? В чем дело? — спросил он, переводя оторопелый взгляд с меня на карту, с карты на улыбающихся слушателей.
— Мимоходенко дал нам сейчас показательный урок по географии, — с полной серьезностью сказал Роман. — Теперь и мы уяснили все границы Австро-Венгрии на немой карте, а то некоторые третьекурсники были «слабоваты» в этом.
С этого дня я больше не ждал, что меня вызовет директор и вручит документы. И, не знаю уж, по какой ассоциации, у меня пропал и страх, что в Градобельске пересохнут колодцы.
Неожиданно для себя, я вскоре стал известен и за пределами института.
К нам в актовый зал вошли три миловидные девушки, одетые в светло-голубые платья и белые пелеринки. Они застенчиво озирались, не зная, к кому обратиться. Аркадий молодцевато встряхнул своими светлыми кудрями, приосанился и заскользил по паркету к девушкам.
— Вы кого-нибудь ищете? Не могу ли я вам помочь?
— Да, да!.. — обрадовались девушки. — Мы приглашаем всех институтцев на вечер, который устраивает завтра Алексеевская гимназия. Вот билеты. Кому вручить?
— Моя фамилия Диссель, — поклонился Аркадий. — Очень рад познакомиться. Конечно, мы все придем. Гимназистки Алексеевской гимназии — самые очаровательные барышни на свете.
Девушки вспыхнули, сунули Аркадию пачку голубеньких билетов, несколько разрисованных программок и поспешили к выходу.
— Прелесть! — воскликнул Аркадий и даже зажмурился от восторга. — Три грации, живые три грации! Кто еще не женат, подходи, получай билет!
На другой день, как только начало темнеть за окном, Аркадий зажег большую лампу, висевшую посредине комнаты над нашим общим столом, и начал прихорашиваться: покрутил кончики усов, выбрил начисто подбородок, припудрился, полез в чемодан и долго копался в нем, вынимая и примеривая разноцветные галстуки. Роман лежал с книжкой на кушетке и смеющимися глазами следил за ним.
— Ну, сегодня гимназистки утратят навеки покой. Сам Адонис спустится к нашим девицам и всех озарит, — сказал он.
— Кабы всех! — вздохнул Аркадий. — Одну не озаришь: она сама всех озаряет.
— Это кто же?
— Будто не знаешь? Татьяна Люлюкова, «сказка Градобельска».
— А-а-а, — протянул Роман, — тут тебе не повезло. — И, обращаясь ко мне, рассказал: — Аркадий знал, что эта гордая девушка избегает знакомства с местными кавалерами. Вот он и поспорил с Воскресенским на бутылку мадеры, что подойдет к ней на улице, заговорит и познакомится. И точно, подходит, приподнимает галантно фуражку и говорит: «Тысяча извинений! Скажите, пожалуйста, нет ли у вас в Киеве близкой родственницы по имени Анастасия Петровна Люлюкова?» Он, конечно, рассчитывал, что она ответит: «Нет». Вот тут-то он и начнет расписывать, как поразительно похожа на нее эта придуманная им Анастасия Петровна и лицом, и фигурой, и голосом. Словом, разожжет любопытство, и знакомство состоится. А она вместо того отвечает: «Да, есть. Именно в Киеве. И именно Анастасия Петровна Люлюкова». И так насмешливо оглядела его своими синими умными глазами, что он только крякнул — и отошел. С тех пор обходит девушку за три квартала.
— Сплошной вымысел! — фыркнул Аркадий. — Я сказал «в Одессе», а не «в Киеве».
— Ну, в Одессе, — миролюбиво согласился Роман и тоже стал одеваться.
На улице нас обогнала кругленькая гимназистка. Даже сгустившиеся сумерки не могли притушить белокурость ее волос и ясность светлых глаз. В руке она несла сверток, казавшийся непомерно большим при ее коротенькой фигурке.
— Мара, Марочка! — крикнул Аркадий. — Куда мчитесь?
— Спешу, спешу, спешу! — замахала девушка свободной рукой. — Ужас, сколько сегодня всяких дел! Ужас!
— Да подождите вы! Одну минуточку! Я познакомлю вас с новым институтцем! Вот он, глядите! Это брат Виктора Мимоходенко.
Девушка приостановилась и протянула мне пухленькую ручку..
— Брат?! Неужели?! Какой худенький!.. Ох, я не то хотела сказать… Хотите шоколадку? — Она вынула из свертка конфету и сунула мне в руку. — Бегу! Сколько дел сегодня — ужас! Скорее приходите — будете помогать мне!
Последние слова были обращены явно ко мне. Аркадий хлопнул меня по плечу:
— Покорил с первого взгляда. Что за девушка! Сколько жизни! Обязательно приглашу ее сегодня на вальс!
Я шел смущенный: никому не дала конфеты, только мне одному — из жалости к моей худобе, что ли?
Когда до кинематографа «Одеон», где алексеевки устраивали вечер, осталось два квартала, Роман, все время шедший в молчании, вдруг остановился и сказал:
— Знаете, друзья, я, кажется, вернусь.
— Что-о? Это же почему?! — уставился на него Аркадий.
— Да мне надо… кое-что дочитать. Взял у одного приятеля интересную книгу… обещал завтра вернуть.
— Ну, нет!.. Встреча с алексеевками интересней всякой книги. Ты кто — человек или книжный червь? Идем! Иначе за шиворот потяну.
— Меня ты не одолеешь, — усмехнулся Роман. — Не хочу, так и бык не сдвинет с места. — Он постоял, подумал и, будто про себя, невнятно проговорил — Или уж пойти? — Насунул фуражку чуть ли не на глаза и молча пошел дальше.
— Вот так-то лучше! — обрадовался Аркадий.
Я искоса поглядывал на Романа, стараясь понять, что случилось с ним, всегда мужественным, внутренне сильным, спокойно уверенным. Откуда же эти колебания? И правда ли, что дело в книге? Если в книге, то почему он с самого начала не остался дома? Признаться, я был слегка обескуражен. Пожалуй, даже испуган, что мое мнение о человеке, в котором, казалось, слились все лучшие качества, так недостающие мне самому, может поколебаться.
В вестибюле кинематографа, у входной двери, сидела за столиком гимназистка с синим бантиком на груди — знаком того, что она распорядительница. Аркадий полез в карман за билетами. Девушка приветливо улыбнулась:
— Пожалуйте, пожалуйте! Не надо показывать. Вы в своей форме — этого достаточно. Удивительно, почему многие из вас не носят форму. Она такая красивая.
— Эти многие — народ уже женатый, так им все равно: в жизни у них все кончено, — с погребальной мрачностью проговорил Аркадий.