Волшебный фонарь

Холод Стася

В садке математика бились крупные окуни, и ненароком взглянув на них, Эдвиг пролепетал:

– Хотел посмотреть рыболовные снасти…

Услышав это, мистер Доррит расплылся, словно мороженое на пикнике. Он великодушно попросил за Эдвига, как новичок за новичка, и даже пригласил его к себе в гости, желая показать наборы крючков и грузил.

– В любом случае он должен извиниться перед вами и дать слово, что никогда больше не позволит себе ничего подобного, – потребовал директор.

Эдвиг покаялся перед мистером Дорритом и выбежал во двор, вспаренный и зареванный, до конца не верящий в избавление, но сердце ему грел заветный листок, благоразумно спрятанный за пазуху. Он так ловко обвел вокруг пальца всех троих наставников, что считал себя вправе гордиться своей сообразительностью. Эдвиг оправился от испуга и восторжествовал, чего не скажешь о мистере Доррите. Вернувшись к себе в комнату, математик увидел на столе тетрадь, раскрытую на той самой странице, где были записаны задания для проверочной работы, и чудесное летнее настроения разом улетучилось. Чернильный отпечаток мальчишеской ладони, предательски синеющий на обложке, не оставлял сомнений, что здесь кто-то побывал. Мистер Доррит немало огорчился – ложь и притворство всегда отталкивают, – но ему не хотелось плохо думать об Эдвиге. В конце концов, после него в незапертую комнату мог войти кто угодно. Однако спускать такую дерзость он тоже не собирался и приготовил наживку для юного обманщика.

Кем бы тот ни был, он непременно попадется на крючок и сам выдаст себя.

… Эдвиг помнил добро и не прочь был поделиться трофеем с Алексом Милтоном, но тот ни за что не сел бы в спасательную шлюпку один, без товарищей. Выручать обидчиков и гонителей Эдвиг не хотел и притворился, будто бы он так же, как все, трепещет в преддверии сурового испытания. Мистер Доррит волновался ничуть не меньше, но его интересовали подлинные результаты своих трудов, а потому во время проверочной работы он следил за классом в оба, шпаргалки перехватывал на лету, а наиболее вертлявые получали линейкой по пальцам. Казалось, даже воздух в кабинете раскалился от напряжения двадцати умов, кое-кто уже начал хлюпать носом, и только Эдвиг, предусмотрительно написавший решения задач и примеров на ногах выше коленок, где они закрыты шортами, сохранял хладнокровие. На следующий день мистер Доррит зачитывал оценки, не блестящие, но могло быть и хуже, а в целом он остался доволен. Даже бестолковый Томпсон получил «удовлетворительно», правда, с минусом до Ливерпуля. Стопка листочков уже почти растаяла, и Эдвиг начал беспокоиться, но быстро придумал удобное тому объяснение, – очевидно, у него одного «отлично», и мистер Доррит хочет отдельно его похвалить.

– Посмотрите все на Эдвига, – наконец-то сказал учитель.

Эдвиг привстал и победно улыбнулся. Он не знал, что математик поменял в каждом задании по одной цифре, и с виду это было почти незаметно, но влияло на ответы, а, главное, первый вариант проверочной работы мог выполнить только тот, кто лазил в его записи.

– Он решил получить отличную оценку, прибегнув к обману, – продолжил мистер Доррит, – между тем как ложь никого еще не доводила до добра.

И Эдвиг понял, что на этот раз выйти сухим из воды ему не удастся.

Волшебный фонарь

Джеймс Варлоу считался в приюте Фицстивен-холл счастливчиком, и все мальчишки ему завидовали. Еще бы, ведь в его щелястой, попорченной короедом тумбочке по соседству со сменной парой чулок, мотком медной проволоки, найденным на берегу Темзы, рогаткой, которую директор приказал выбросить, а Джеймс на свой страх и риск спрятал, и запасом сливовых косточек хранилось настоящее сокровище – волшебный фонарь! Наверняка читатель удивится и попросит разъяснить, какой чудодейственной силой обладала эта занятная вещица, созданная почти полвека назад неизвестным гамбургским мастером. Посудите сами, размером будучи не больше кофемолки, фонарь вмещал в себя рыцарские замки, подпирающие небо тонкими шпилями, афинский Акрополь, пирамиду фараона Хеопса и даже римский Колизей, где в давние времена сражались гладиаторы. Немудрено, что хозяин очень им дорожил. Осенними вечерами, когда живот подводило от тягучей мучительной пустоты, в камине пакостно шуршали мыши, а едкий лондонский смог проникал сквозь незастеклённые оконные проемы, наполняя дортуар чахоточной сыростью, Джеймс благоговейно извлекал его из тумбочки и, прильнув глазом к крохотному отверстию, неторопливо вращал серебряную рукоять. Ребятам ужасно хотелось перенестись хоть на мгновение в мир солнечного света, пряных запахов и изобилия, но Джеймс ревностно оберегал фонарь, одалживал его редко, лишь из боязни прослыть жадиной, и даже не подозревал, что он умеет исполнять желания. Первым эту мысль подал Реджинальд Беркли, вихрастый мальчишка с печальным, задумчивым взглядом. Он готовил уроки и посадил на форменный жилет чернильное пятно. Реджинальд надеялся, что злосчастная клякса исчезнет сама собой или, по крайней мере, не будет замечена директором. По дортуару прошелестел шепот недоверия, для пикантности приправленный ехидными смешками, но Джеймс Варлоу неожиданно воодушевился.

– Попытка не пытка, – крикнул он, резво выпрыгивая из постели, – только, что мы должны сделать, чтобы мечты осуществились?

– Надо потереть корпус фонаря, как лампу Аладдина, зажмуриться и загадать желание, – сказал Реджинальд.

– А потом просмотреть все картинки до одной, ни на секунду не отрываясь, – деловито добавил Питер Элк.

– Но постараться ни разу не моргнуть и не чихнуть!

Мальчишки собрались около кровати Джеймса. Они передавали фонарь по кругу и, затаив дыхание, проделывали таинственный обряд, а потом под большим секретом поверяли друг другу свои заветные мечты. Только Джеймс воздержался от откровенности, но на его впалых, подернутых желтизной щеках проступил легкий румянец, и лицо озарилось счастливой, загадочной улыбкой, как бывает, когда думаешь о чём-то очень приятном. В эту ночь воспитанникам приюта снились цветные сны, но блеклое октябрьское утро принесло сплошные разочарования. Питер Элк заглянул под подушку не сразу, он как бы нарочно томил себя, оттягивая радость, и, не найдя набора переводных картинок, сделался мрачнее тучи. Мартин Тилни, в преддверии зимы заказавший фонарю настоящие коньки с железными лезвиями, озабоченно шарил рукой под кроватью, но там ничего не было, кроме стоптанных башмаков, в одном из которых притаился таракан. Во время умывания они, объединившись, скрутили Реджинальда и вылили ему за шиворот ковш ледяной воды – впредь будет знать, каково нести чушь! Тот отбрыкивался, огрызался и пытался доказать товарищам, что они сами виноваты: либо ненароком моргнули, либо говорили с фонарем без должного почтения. День в приюте начинался с построения и переклички. Вот и сегодня директор, подобно главнокомандующему, осуществил осмотр войска и дал Реджинальду Беркли повод усомниться в правдивости его изысканий на тему волшебства. После этого никого уже не удивило, что к завтраку не подали ни кексов с изюмом, ни творожного пудинга, политого земляничным вареньем, ни яблок, запеченных в тесте. На длинном столе стояла все та же железная миска топлёного жира, заменявшего в приюте сливочное масло, которое кухарка приладилась выгодно сбывать с заднего крыльца. Тем не менее мальчишки набросились на еду, как стая прожорливой саранчи. Они торопливо загребали ложками жир, мазали его на хлеб и моментально проглатывали, запивая мутным, безвкусным чаем. Не состоялась и долгожданная прогулка по городу: надзиратель был не в духе и даже во двор отпустил поиграть только на полчаса. Одним словом, фонарь надежд не оправдал. Укладываясь спать, ребята сетовали на его коварство и свою доверчивость. Хотя, если честно, он этих упреков не заслуживал, поскольку никому не обещал ни вишнёвого компота, ни футбольного мяча, ни прочих земных благ.

– Чем же мы всё-таки не угодили Волшебному фонарю? – вслух размышляли мальчишки. – Не учли чего-то важного или …

– Да никакой он не волшебный, – вспылил до сих пор молчавший Питер Элк, – Беркли

всех взбаламутил и рад. А мы тоже хороши: уши развесили, как последние дураки.

– Может быть, фонарь просто не успел? Желаний много, а он один.

– Поживём – увидим, – сказал Джеймс Варлоу.

Через пару недель директор затеял генеральную уборку территории. Мистер Гарленд был зациклен на чистоте и опрятности. Его раздражала каждая пылинка на мебели, соринка на полу, не говоря уже о кляксах в тетрадках, а приютский сад вообще являл собой предмет круглогодичных забот и огорчений. Зимой мистер Гарленд боролся со снегом, весной – с талой водой, а осенью директора изводила опавшая листва, противоречащая его представлениям о порядке. Пока он стоял на крыльце, мальчишки, казалось, отбывали тягостную повинность: передвигались, словно на ходулях, говорили еле слышно и то и дело тревожно оглядывались на своего сурового патрона, чьи леденящие кровь замечания не давали насладиться праздником золотой осени. Но на этот раз им повезло: день выдался ясный и холодный. Дул резкий западный ветер, мистер Гарленд быстро озяб, удалился к себе в кабинет и велел слуге принести бокал горячего портвейна и немного жареной телятины.

– Не хотим мы убираться, мы хотим на шпагах драться! – воскликнул Мартин Тилни, и они с Питером Элком принялись фехтовать вениками.

Джеймс Варлоу залез на дерево, издав воинственный клич, спрыгнул оттуда в кучу жёлтых листьев, а Реджинальд Беркли собрал их в охапку, подбросил вверх и заорал во все горло: «Салют!». Мальчишки веселились бурно, жадно, как будто бы впрок – играли в прятки, бегали наперегонки, – и им не было никакого дела до элегантного кабриолета, доставившего в Фицстивен-холл молодую нарядную леди и пожилого джентльмена в пепельно-сером рединготе. Директор встретил их радушно, пригласил мистера Чепела пройти в библиотеку, где они довольно долго беседовали тет-а-тет, между тем как миссис Гарленд угощала его супругу какао, сравнивала её туалет со своим и делала неутешительные выводы. Завышенный корсет и сшитое по последней моде платье с неимоверно широкими рукавами производили впечатление очаровательной беззащитности, которое усиливалось посредством изысканного и, судя по всему, ужасно дорогого белоснежного шарфика, обвивающего тонкую шею миссис Чепел, и директор даже не подозревал, какой тяжёлый вечер ему предстоит. Мальчишек же внезапный визит интересовал мало. Они по опыту знали: корзину со сладостями отправят на кухню «до ужина», где её следы благополучно затеряются, а от печальных вздохов и пафосных речей нет никакой практической пользы. Но эти посетители были какие-то особенные. Мистер Чепел изъявил желание пообщаться с воспитанниками. На крокетной площадке он проявил необыкновенную ловкость, за что удостоился громового «Ура!», а во время прогулки по саду рассказал о своей поездке в Африку, где ему доводилось охотиться на львов. Мальчишки наперебой задавали вопросы, а он отвечал подробно и обстоятельно, и его добрые бездонные глаза излучали неяркий согревающий свет. Потом к ним присоединилась миссис Чепел. Она была смешливой и приветливой, без тени слащавого притворства, и всех удивило, с каким знанием дела эта хрупкая леди рассуждает о водоизмещении парусных судов, преимуществах парового двигателя и чудесной коллекции морских ежей, хранящейся в кунсткамере Королевского географического общества. Но главное потрясение ожидало ребят впереди, когда открылась-таки основная цель визита супругов Чепел: они решили взять себе приёмного сына. И кому же из тощих малокровных заморышей выпал жребий назвать их родителями? Джеймсу Варлоу – недаром он слыл в приюте счастливчиком.

Восторженный и растерянный, он спустя четверть часа уже стоял в полном сборе на крыльце, лихорадочно прижимая к сердцу спрятанный под пальто предмет. Челн его судьбы отчалил от привычного берега, и водяная полоса, разом отделившая Джеймса от товарищей, становилась с каждой секундой всё шире. Должно быть, поэтому он прощался с ними так поспешно, но. прежде чем запрыгнуть в кабриолет и занять обитое бархатом сиденье между сияющими, как в день помолвки, мистером и миссис Чепел, Джеймс крепко обнял Реджинальда Беркли и с жаром прошептал ему на ухо: «Я понял! Фонарь и вправду волшебный, но исполняет мечты только того, кому принадлежит. Возьми, теперь он твой!».

Экипаж тронулся в путь. Он выехал на Хиггинс-стрит, влился в разномастный поток карет, повозок, кэбов, конок и вскоре исчез за поворотом.

Невеста пирата

Они были совершенно разные: Дороти Хант – рослая и коренастая, со смуглым румянцем во всю щеку и толстой темно-русой косой, а белокурая, кудрявая Маргарет Клавер – маленькая и хрупкая, но в деревне Сквирел-таун девочек звали не иначе как кузинами и редко видели врозь, и в их дружбе было что-то неуловимое, чего нельзя объяснить словами, можно только почувствовать. Они любили проводить время на холме, среди замшелых валунов. Один из них, распластанный вширь и лишь немного выпуклый кверху, напоминал огромную спящую черепаху, второй представлял собой обломок скалы – решительный и угловатый, устремлённый ввысь, а третий, местами округлый, отшлифованный силами природы, местами шершавый и неотёсанный, словно дополнял, объединял соседей. Старики говорили, что это развалины древней обсерватории. Девочки же называли заветное местечко «камушками». Они играли здесь и в лазарет, и в школу, и в контору дилижансов, и даже во дворец зеленой феи. А какой чудесный вид открывался с вершины холма! Крыши Сквирел-таун, краснеющие земляничной горстью, шаловливый ручей, рассекающий вересковую долину, буковые рощи и перелески, а вдалеке – окутанные нежной, сиреневатой дымкой сторожевые башни замка Белфорд. Казалось, они того гляди растворятся в тумане и исчезнут.

Однажды воскресным днем Дороти, справившись с уроками и домашними делами, пришла на холм, где они с Маргарет условились играть в лавку зеленщика. На черепаховом камне дремал уж. Услышав шаги, он юркнул в кусты и был таков. «Ага! Испугался! – обрадовалась Дороти. – То-то же!». Соорудив из кирпича и дощечки весы, она принялась собирать траву на продажу. По акварельно-прозрачному небу розоватым обрывком бинта плыло одинокое, тревожное облако, но девочка не обратила на него внимание. На крыльце школы стояла мисс Киттан и вытряхивала половик. Дороти помахала учительнице пучком подорожника. Наконец она увидела кузину, бодро шагающую по извилистой тропинке, спряталась за высокий камень и, когда та была уже совсем близко, сказала оттуда: «Ку-ку!». Маргарет принесла в переднике много крупных желудей, шишек и земляных орехов. Черепаховый камень превратился в прилавок. Подруги разложили на нем зелень: мурава – это лук, осока – чеснок, полынь – укроп, а сморщенные листья лопуха – салат. Из прошлогоднего «Фермерского вестника» они нарвали оберточной бумаги. Тут бы и игре начаться, да вот беда – оказалось, что никто не хочет быть покупателем.