Волшебный компас Колумба. Неизвестный шедевр Рембрандта
Шрифт:
– Ты ли это говоришь, Франсиско Маркос? – перебил его дон Диего. – Ты говоришь о прекрасной Испании? Да что ты знаешь об Испании? Ты никогда не был нигде дальше портовых кабаков Кадиса! Ты хочешь увидеть своих деток? Вот тут твоя правда – детей у тебя больше, чем у пчелиной матки: у тебя дети в каждом порту, где тебе довелось побывать! Да только вряд ли ты хоть одного из них видел…
– Да ты никак вздумал надо мной издеваться? – заорал боцман и обернулся к своим единомышленникам. – Этот офицерик издевается над нами! Он нас за людей не считает!
– Бей
Но тут вперед вышел старый одноглазый матрос с длинными седыми волосами, завязанными в пучок.
– Обождите меня! Послушайте меня, парни! – проговорил старик, подняв руку, в которой сжимал заржавленную саблю.
– Что его слушать? – раздались разрозненные голоса. – Перебить офицеров, и дело с концом!
– Нет, послушаем, что скажет одноглазый Хуан! – отвечали им другие. – Он плавал больше нас всех, он повидал на своем веку много удивительных земель, может, скажет что-то дельное! Послушаем его, а там уж решим, что делать!
Наконец голоса затихли, и старый матрос снова заговорил:
– Мы всегда успеем их перебить, да только будет ли от этого прок? Мы заплыли в такие места, где не доводилось бывать ни одному христианину. Сумеем ли мы выбраться отсюда живыми? Сумеем ли вернуться в Испанию? А если вернемся – что нас там ждет? Виселица в наказание за бунт?
– По мне, лучше попасть на виселицу, чем оказаться в глотке у морского чудовища! – выкрикнул кто-то из матросов. – Мы плывем в неизвестные земли, может, прямиком в ад… По мне, лучше перебить офицеров и повернуть корабль домой!
– Это мы всегда успеем, – перебил его старый Хуан. – Может, прежде чем проливать кровь, послушаем, что нам скажет синьор адмирал? Его поставила над нами сама государыня королева – должно быть, адмирал знает, что делает!
– Твоя правда, – выкрикнул кто-то из бунтовщиков. – Послушаем адмирала, а там поглядим!
Толпа затихла, дон Кристобаль обвел ее взглядом и заговорил:
– Старый Хуан сказал правду – мы заплыли в такие места, где не доводилось бывать ни одному христианину. Потому мы будем первыми на этом удивительном пути! Мы будем первыми, кто ступит на новую землю! А поскольку мы будем первыми – мы соберем самый богатый урожай! Там, куда мы плывем, золота больше, чем морского песка, а драгоценные камни валяются прямо под ногами!
– Звучит заманчиво, – проговорил одноглазый Хуан. – Да только почем мы знаем, что приплывем в те золотые края, а не на край света… Старые люди говорят, что на краю света Море-Океан низвергается в бездонную пропасть, и те, кто приплывет в те места, падают в ту же пропасть и попадают прямиком в ад!
– Ты слушаешь бабьи сказки, – перебил его дон Кристобаль. – Видел ли ты кого-нибудь, кто там побывал? Хоть кого-то, кто попал в ад и вернулся оттуда?
– А видел ли ты, синьор адмирал, хоть кого-то, кто плыл на запад так далеко, как мы? Хоть кого-то, кто побывал в тех краях, где золота много, как морского песка, и вернулся оттуда живым?
– Я не видел таких людей, – честно признал дон Кристобаль. – Но я знаю, что Земля круглая, и если плыть все время на запад – непременно окажешься в Индии. И еще… Я не хотел говорить об этом, но у меня есть волшебный компас, компас, который непременно приведет нас в те сказочно богатые земли…
– И кто из нас слушает бабьи сказки? – протянул одноглазый. – Мы долго слушали тебя, мы долго плыли на запад и ничего не нашли, никаких земель, пусть даже и не таких богатых. Наши припасы на исходе, скоро у нас закончится пресная вода. Что мы тогда будем делать? Сколько можно плыть в неизведанное? Где эта твоя земля?
– Земля! – раздался сверху громкий голос.
Все задрали головы и увидели, что матрос, сидящий в корзине, привязанной к верхушке грот-мачты, размахивает руками, указывая на запад, и радостно кричит:
– Земля! Я вижу землю!
На следующее утро Тоня снова сидела в своей комнате, точнее, в той подсобке, где устроил ее Платон Николаевич. Вчерашний день прошел в трудах. Тоню подрядили помогать уборщице, и та ее буквально загоняла. Тоня вытирала пыль с музейных экспонатов, подметала залы и делала еще множество разных дел. Это отвлекало ее от тяжких дум. Ночь прошла спокойно, но утром проблемы снова на нее навалились.
В тишине музея Антонина особенно остро ощутила свое одиночество, безысходность своего положения. У нее нет ни жилья, ни работы, ни близкого человека, на которого можно положиться, с которым можно поделиться тяжким бременем своих проблем, да просто поговорить по душам…
Внезапно в окно заглянуло утреннее солнце. Его лучи заиграли на старинной меди навигационных приборов, в их свете вспыхнуло всеми цветами радуги фантастическое оперение райских птиц.
От этого света, от этого сияния у Антонины стало легче на душе, отчаяние отступило, отпустило ее. Она залюбовалась игрой солнечного света на старинных приборах.
Один из лучей упал на шкатулку, которую они с Павлом Арнольдовичем вчера безуспешно пытались открыть – и вдруг на ее крышке, поверх сложного узора инкрустации, возник новый рисунок, сияя золотой вязью арабских букв.
Тоня схватила листок, на котором делал свои записи старый профессор.
Она спешила, пока не изменилось освещение, пока не погасли золотые буквы на крышке шкатулки.
И предчувствие ее не обмануло.
Четыре слова, сияющие золотой вязью на крышке шкатулки, совпали с четырьмя арабскими именами ветров, которые выписал на листке Павел Арнольдович. Только порядок был другой – Каскици, Ирифи, Хабибаи и Калема.
Антонина приложила палец к первому имени на шкатулке – и услышала, как деревянный ящичек отозвался на ее прикосновение негромким мелодичным звуком. Дотронулась до второго имени – снова услышала негромкий звук, на полтона выше первого. Третье имя – третий звук, еще на полтона выше. На секунду замешкавшись, она прикоснулась к последнему имени…