Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей
Шрифт:
Семнадцатый век аристократичен, он — поклонник порядка, надменен по отношению к животному началу, строг к сердцу, — лишён добродушия и даже души, «не немецкий»; это — век, враждебный всему естественному и лишённому достоинства, обобщающий и властный по отношению к прошлому, ибо верит в себя. Аu fond в нём много хищника, много аскетического навыка — дабы сохранить господство. Сильное волей столетие, а также — столетие сильных страстей.
Восемнадцатый век — весь под властью женщины: мечтательный, остроумный, поверхностный, но умный, где дело касается желаний и сердца, libertin * даже в самых духовных наслаждениях, подкапывающийся подо все авторитеты: опьянённый, весёлый, ясный, гуманный, лживый перед самим собою, au fond — в значительной мере canaille * , общительный...
распущенный (фр.).
негодяй (фр.).
Девятнадцатый век — более животный, подземный; он безобразнее, реалистичнее, грубее, — и именно потому «лучше», честнее, покорнее всякого рода действительности, истинный; зато слабый волею, зато печальный и тёмно-вожделеющий, зато фаталистичный. Нет страха и благоговения ни перед «разумом», ни перед «сердцем»; глубокая убеждённость в господстве влечений (Шопенгауэр говорил «воля», но ничего нет характернее для его философии, как отсутствие в ней действительной воли). Даже мораль сведена к инстинкту («сострадание»).
Огюст Конт * есть продолжение восемнадцатого века (господство «du coeur» * над «la t^ete» * ; сенсуализм в теории познания, альтруистическая мечтательность).
Та степень, в которой стала господствовать наука, указывает, насколько освободилось девятнадцатое столетие от власти идеалов. Известное «отсутствие потребностей», характеризующее нашу волю, впервые дало возможность развиться научной любознательности и строгости — этому, по преимуществу характерному нашему времени, виду добродетели...
Конт, Огюст (1798–1857) — французский математик и философ, основатель и «первосвященник» позитивизма (сам себя на склоне лет объявил таковым); верил в возможность и необходимость исправления устройства общества под руководством духовной элиты.
сердце (фр.).
рассудок (фр.).
Романтизм — подделка под восемнадцатый век, род раздутого стремления к его мечтательности высокого стиля (в действительности порядочное таки комедиантство и самообман: хотели изобразить сильную натуру, великие страсти).
Девятнадцатый век инстинктивно ищет теорий, которые оправдывали бы его фаталистическое подчинение факту. Уже успех Гегеля, в противовес «чувствительности» и романтическому идеализму, основывался на фатализме его образа мышления, на его вере в то, что преимущество разума на стороне победителей, на его оправдании реального «государства» (вместо «человечества» и т. д.). Шопенгауэр: мы — нечто неразумное и, в лучшем случае, даже нечто самоупраздняющееся. Успех детерминизма * , генеалогического выведения считавшихся прежде абсолютными обязательств, учение о среде и приспособлении, сведение воли к рефлекторным движениям, отрицание воли как «действующей причины», наконец — полное изменение смысла: воли налицо так мало, что самое слово становится свободным и может быть употреблено для обозначения чего-либо другого. Дальнейшие теории; учение об объективности, о «бесстрастном» созерцании, как единственном пути к истине, — также и к красоте (вера в «гений» для того, чтобы иметь право подчиняться); механичность, обезличивающая косность механистичного процесса; мнимый «натурализм», нетипичность избирающего, судящего, истолковывающего субъекта как принцип.
Детерминизм — учение о всеобщей причинной обусловленности явлений в природе, обществе, психике человека. Использовался просветителями (Руссо, Гердер и др.) в качестве антитезы правящему миром промыслу Божию.
Кант со своим «практическим разумом», со своим фанатизмом морали весь ещё — восемнадцатый век, ещё всецело вне исторического движения; не восприимчивый к действительности своего времени, напр.: к революции; не затронутый греческой философией; фанатик понятия долга: сенсуалист, на подкладке догматической избалованности.
Возврат к Канту в нашем столетии есть возврат к восемнадцатому веку: захотели снова добыть себе право на старые идеалы и на старые мечты — в этих целях и теория познания, «полагающая границы», то есть дозволяющая устанавливать по своему усмотрению некое «потустороннее» разума...
Образ мышления Гегеля не далёк от Гёте: вслушайтесь в слова Гёте о Спинозе. * Воля к обожествлению целого и жизни, дабы в их созерцании и исследовании обрести покой и счастье. Гегель всюду ищет разума — перед разумом можно смириться и покориться. У Гёте — особого рода, почти радостный и доверчивый фатализм, не бунтующий, не утомлённый, стремящийся из себя самого создать нечто целостное, веруя, что только в целом всё освобождается и является благим и оправданным.
«Этика» Спинозы произвела на Гёте большое впечатление своей искренностью. «Он успокоил мои разбушевавшиеся страсти», — писал Гёте. — «Но прежде всего меня захватило в этом мыслителе полнейшее бескорыстие, светившееся в каждом из его положений... Быть бескорыстным во всём, и всего бескорыстнее в любви и дружбе, стало заветным моим желанием, моим девизом, моим житейским правилом» (Гёте И. В. Из моей жизни: поэзия и правда. Книга XIV).
Не отождествляя своё мировоззрение со спинозовским, Гёте тем не менее подчёркивает, что тот «благодаря математической и древней раввинской культуре поднялся на вершину мышления» (Гёте И. В. Из моей жизни: поэзия и правда. Книга XVI).
96. Период Просвещения, — за ним период чувствительности. В какой мере Шопенгауэр принадлежит к периоду «чувствительности» (Гегель — к духовности).
97. Семнадцатый век болеет человеком как некой суммой противоречий («l’amas de contradictions» * , которую мы являем собою); он стремится открыть человека, откопать его, ввести его в строй, тогда как восемнадцатый век старается забыть всё, что известно о природе человека, дабы приладить его к своей утопии. «Поверхностный, мягкий, гуманный» век, — восторгающийся «человеком».
скопление противоречий (фр.).
Семнадцатый век стремится стереть следы индивида, дабы творение имело возможно больше сходства с жизнью. Восемнадцатый век стремится творением вызвать интерес к автору. Семнадцатый век ищет в искусстве искусства, как некоторой части культуры; восемнадцатый — ведёт путём искусства пропаганду реформ социального и политического характера.
«Утопия», «идеальный человек», обожествление природы, суетность самовыставления, подчинение пропаганде социальных целей, шарлатанство — вот что к нам перешло от восемнадцатого века.
Стиль семнадцатого века: propre, exact et libre * .
Сильный индивид, довлеющий самому себе или перед лицом Бога усердно трудящийся — и эта современная авторская пронырливость, навязчивость — вот крайние противоположности. «Выставлять себя на первое место» — сравните с этим учёных Порт-Рояля * .
У Альфиери * было понимание высокого стиля.
способный, точный и свободный (фр.).
Пор-Рояль — женский монастырь в Шеврезе, с 1625 в Париже; первоначально иезуитский колледж, во 2-й половине XVII в. ставший оплотом янсенизма и важнейшим центром французской культуры. Его настоятельница, мать Анжелика, была сестрой Антуана Арно («Великого Арно», 1612–1694, философа-картезианца); вокруг них собралась группа известнейших учёных — Паскаль, Николь, де Саси, Лансло, поэт Расин. Их этика «умеренного протестантизма» «дала тип интеллектуально развитого человека с высоким чувством моральной ответственности, но в то же время с фанатической сектантской узостью» (См. статью Аверинцева С.: Янсенизм // Философская энциклопедия. М., «Советская Энциклопедия», 1962. Т. 5).
Альфиери, Витторио, граф (1749–1803) — итальянский поэт и драматург, автор двух десятков трагедий на античные и современные сюжеты, посвящённых глубоким нравственным коллизиям и борьбе страстей.
Ненависть к «burlesque» * (лишённому достоинства) и недостаток чувства естественного — вот черты семнадцатого века.
98. Против Руссо. — К сожалению, человек в настоящее время уже недостаточно зол: противники Руссо, говорящие: «человек — хищное животное», к сожалению не правы. Не в извращённости человека — проклятие, а в изнеженности, в оморалении его. В той сфере, на которую всего ожесточённее нападал Руссо, тогда ещё сохранялась сравнительно сильная и удачная порода людей (обладавшая ещё ненадломленными великими аффектами: волею к власти, волею к наслаждению, волею и способностью повелевать). Следует сравнить человека восемнадцатого века с человеком Возрождения (или человеком семнадцатого века во Франции), чтобы заметить, в чём тут дело: Руссо — симптом самопрезрения и разгорячённого тщеславия; и то, и другое суть показатели недостатка доминирующей воли; он морализует и, как человек затаённой злобы, ищет причину своего ничтожества в господствующих классах.
шутовское (фр.).