Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей
Шрифт:
104. Две великие попытки преодолеть восемнадцатый век.
Наполеон, вновь пробудивший мужа, воина и великую борьбу за власть — замыслив Европу как политическое целое.
Гёте, возмечтавший о единой европейской культуре, полностью наследующей всю уже достигнутую «гуманитарность».
Немецкая культура нашего века возбуждает к себе недоверие; к примеру, в музыке недостаёт полного, освобождающего и связующего гётевского элемента.
105. Перевес музыки у романтиков 1830 и 1840 годов. Делакруа. Энгр * , страстный музыкант (культ Глюка, Гайдна, Бетховена, Моцарта), говорил своим ученикам в Риме: «si je pouvais vous rendre tous musiciens, vous y gagneriez comme peintres * ; равным образом и Горас Вернэ * ,
Энгр, Жан-Огюст-Доминик (1780–1867): французский художник-классицист, живописец и рисовальщик, природный музыкант, игравший на всех музыкальных инструментах.
«Если бы я мог вас всех сделать музыкантами, вы бы от этого выиграли как художники» (фр.).
Вернэ, Горас (Орас, 1789–1863) — французский художник, сын и внук художника, писавший главным образом батальные картины.
«Сколько бы лье не прошёл я пешком и сколько бы дней не провёл я в тюрьме ради того, чтобы только услышать “Дон Жуана” или “Матримонио секрето”, и я не знаю, ради чего другого я бы сделал подобное усилие» (фр.).
И заимствование форм, например, Брамсом, как типичным «эпигоном», и образованный протестантизм Мендельсона имеют одинаковый характер (здесь поэтически воспроизводится некоторая былая «душа»...);
— моральные и поэтические подстановки у Вагнера — здесь один род искусства, служит по необходимости средством возмещения недостатков других;
— «историческое понимание», поэзия саги как источник вдохновения;
— то типичное превращение, наиболее ярким примером которого между французами может служить Г. Флобер * , а между немцами Рихард Вагнер — как романтическая вера в любовь и будущее уступает место стремлению в «Ничто» — с 1830 по 1850 год. *
Флобер, Гюстав (1821–1880) — французский писатель, начавший в 40-е гг. как поздний романтик («Мемуары безумца», «Пляска мертвецов»), при Наполеоне же III-м ставший пессимистом вполне в духе Ницше. Отсюда «чувство глубокой бесперспективности, которое, как лейтмотив, звучит повсюду у Флобера...» (Елизарова М. Гюстав Флобер. // История зарубежной литературы XIX в. М., 1972).
Точнее, по 1851 год, когда во Франции к власти окончательно пришёл Наполеон III, и всякое «умственное брожение» было подавлено полицейским режимом.
106. Отчего немецкая музыка достигает кульминационного пункта ко времени немецкого романтизма? Отчего нет Гёте в немецкой музыке? И зато сколько Шиллера, вернее, сколько «Теклы» * в Бетховене!
В Шумане — Эйхендорф, Уланд, Гейне, Гоффман и Тик. В Рихарде Вагнере — Фрейшютц * , Гоффман, Гримм, романтическая сага, мистический католицизм инстинкта, символизм, «свободомыслие страсти» (замысел Руссо). «Летучий Голландец» отзывается Францией, где в 1830 le t'en'ebreux * был типом соблазнителя.
Текла — раннехристианская святая, оставившая родителей и жениха ради проповеди христианства; есть греческий роман II в. о деяниях её вместе с апостолом Павлом, изданный по-немецки в 1851 г., в 1858 г. переложенный в пространную поэму тогда модным, а ныне забытым поэтом Паулем Гейзе (1830–1914).
Фрейшютц («Волшебный стрелок», нем. Freisch"utz) — опера К.-М. фон Вебера; «Летучий голландец» — опера Р. Вагнера.
мрачный (фр.).
Культ музыки, культ революционной романтики формы. Вагнер резюмирует романтизм, немецкий и французский.
107. Рихард Вагнер остаётся, если рассматривать его лишь в ценностном отношении для Германии и немецкой культуры, большою загадкою, может быть несчастием для немцев, — во всяком случае неким роком; но что из того? Разве он не нечто большее, чем только немецкое событие? Мне даже кажется, что он менее всего принадлежит Германии; ничто там не было к нему подготовлено, весь тип его остался прямо чуждым, странным, непонятым, непонятным для немцев. Однако все остерегаются в этом сознаться: для этого мы слишком добродушны, слишком неотёсаны, слишком немцы. «Credo quia absurdus est» * * этого хочет и хотел в данном случае и немецкий дух, и верит пока всему, чему Вагнер хотел бы, чтобы применительно к нему верили. Немецкому духу во все времена in psychologicis не хватало тонкости и прозрения. В настоящее время, находясь под гнётом патриотизма и самолюбования, он на глазах становится всё неповоротливее и грубее — где уж ему до проблемы Вагнера!
верую потому, что бессмысленно (лат.).
Credo quia absurdum est — «Верую, потому что бесмысленно», слова, лишь приписываемые Квинту Септимию Флоренту Тертуллиану, раннехристианскому писателю начала II в., но вполне выражающие его важнейшие положения — о примате веры перед знанием и об авторитете как критерии истины (Тертуллиан. Избранные. соч. М., «Прогресс», 1994).
108. Немцы пока не представляют из себя ничего, но они становятся чем-то; следовательно у них ещё нет культуры, — следовательно у них и не может ещё быть культуры! Они ещё не представляют ничего — это значит, что они и то, и сё. Они становятся чем-то; это значит, что со временем они перестанут быть и тем, и сем. Последнее в сущности только пожелание, пока ещё даже не надежда; но к счастью это — такое пожелание, опираясь на которое можно жить, это настолько же дело воли, работы, воспитания, подбора и дрессировки, насколько и дело негодования, стремления, ощущения недостаточности, неудовольствия, даже озлобления, — короче, мы, немцы, желаем чего-то от себя, чего от нас до сих пор ещё не требовали — мы желаем чего-то большего.
То, что этого «немца, какого ещё нет», ждёт нечто лучшее, чем современное немецкое «образование», то, что все пребывающие в процессе «становления» должны приходить в бешенство, когда они встречаются с довольством в этой области, с нахальным «самоуспокоением» и «каждением перед собой», — это — моё второе положение, от которого я всё ещё не имею оснований отказаться.
[c) Признаки подъёма сил]
109. Основное положение: некоторая доля упадка присуща всему, что характерно для современного человека; но рядом с болезнью подмечаются признаки неиспытанной ещё силы и могущества души. Те же причины, которые вызывают измельчание людей, одновременно влекут более сильных и более редких вверх к величию.
110. Основной вывод, допускающий двоякое толкование характер нашего современного мира, заключается в том, что одни и те же симптомы могут указывать и на падение и на силу.
Признаки силы, достигнутой зрелости могут быть ошибочно приняты за слабость, * если в подходе к ним будет использована традиционная (отсталая) оценка чувства. Одним словом, чувство, как мерило ценности, окажется не на высоте времени.
В переводе на современный язык смысл этого пассажа таков: с точки зрения традиционного, т. е. давно изжившего себя, но всё ещё возводимого в эталон всеобщего подавления чувств, эти проявления силы и независимости многими будут восприняты как порок.
Итак, чувство ценности всегда отстаёт, выражая условия сохранения, роста, соответствующие гораздо более раннему времени; это чувство борется против новых условий существования, под влиянием которых не возникало и которых неизбежно не понимает; оно тормозит, возбуждает подозрение против всего нового...
111. Проблема девятнадцатого века. — Связаны ли между собою его слабые и сильные стороны? Изваян ли он из одного куска? Обусловлены ли какой-либо целью — как нечто более высокое — разнообразие и противоречивость его идеалов? Не свидетельствует ли это о предопределённости к величию — расти в такой страшной напряжённости противоречий. Недовольство, нигилизм могли бы быть здесь хорошими знамениями.
112. Скажу так — фактически всякое крупное возрастание влечёт за собой и огромное отмирание частей и разрушение: страдание, симптомы упадка характерны для времён огромных движений вперёд: каждое плодотворное и могущественное движение человеческой мысли вызывало одновременно и нигилистическое движение. Появление крайней формы пессимизма, истинного нигилизма, могло бы быть при известных обстоятельствах признаком решительного и коренного роста, перехода в новые условия жизни. Это я понял.