Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей

Ницше Фридрих Вильгельм

Мы по ту сторону добра и зла, — но мы требуем безусловного признания святыни стадной морали.

Мы оставляем за собой право на многоразличные виды философии, в распространении которой может оказаться надобность; таковой, при случае, может быть пессимистическая философия, играющая роль молота; европейский вид буддизма тоже, при случае, может оказаться полезным.

Мы будем, по всем вероятиям, поддерживать развитие и окончательное созревание демократизма: он приводит к ослаблению воли; на социализм мы смотрим, как на жало, предотвращающее возможное душевное усыпление и леность.

Наше положение по отношению к народам. Наши предпочтения, — мы обращаем внимание на результаты скрещивания.

Мы — в стороне, имеем известный достаток, силу; ирония по отношению к «прессе» и уровню её интеллектуальности. Забота о том, чтобы люди науки не обратились в литераторов. Мы относимся презрительно ко всякому образованию, совместимому с чтением газет

и в особенности — с сотрудничеством в них.

Мы выдвигаем на первый план наше случайное положение в свете (как Гёте, Стендаль), а также внешние события нашей жизни и подчёркиваем это, чтобы ввести в обман относительно наших скрытых планов. Сами мы выжидаем и остерегаемся связывать с этими обстоятельствами нашу душу. Они служат нам временным пристанищем и кровом, в которых нуждаются и которые приемлют странники, — мы остерегаемся в них приживаться.

Мы имеем преимущество перед нашими собратьями — людьми disciplina voluntatis * . Вся наша сила тратится на развитие силы воли, искусства, позволяющего нам носить маски, искусства разумения по ту сторону аффектов (а также мыслить «сверхъевропейски», до поры до времени).

Приуготовление к тому, чтобы стать законодателями будущего, владыками земли; по меньшей мере к тому, чтобы этим стали наши дети. Принципиальное внимание, обращённое на браки.

воля к учению (лат.).

133. Двадцатый век. Аббат Гальяни говорит где-то: «La pr'evoyance est la cause des guerres actuelles de l’Europe. Si l’on voulait se donner la peine de ne rien pr'evoir, tout le monde serait tranquille, et je ne crois pas qu’on serait plus malheureux parce qu’on ne ferait pas la guerre» * . Так как я нимало не разделяю миролюбивых воззрений моего покойного друга Гальяни, то я и не боюсь кое-что предсказать и таким образом, быть может, подать повод к появлению признака войны. Страшнейшее землетрясение вызовет и огромную потребность одуматься, а вместе с тем возникнут новые вопросы.

«Предусмотрительность — причина теперешних европейских войн. Если бы только дали себе труд ничего не предусматривать, все бы были спокойны, и я не думаю, чтобы от этого более несчастливы, потому что бы не воевали.» (фр.).

134. Настало время великого полдня, ужасающего просветления * : мой род пессимизма — великая исходная точка.

I. Коренное противоречие в цивилизации и в возвышении человека. *

II. Моральные оценки как история лжи и искусство клеветы на службе у воли к власти (стадной воли, восставшей против более сильных людей).

III. Условия всякого повышения культуры (возможность отбора за счёт толпы) суть условия роста вообще.

Ср. «Полдень и вечность», один из вариантов названия 1-й главы «Заратустры», где говорится, как тот, прожив 10 лет (с 30 до 40) отшельником в горах, ощутил полноту своей мудрости и вышел к людям.

Ср. у О. Шпенглера: «Цивилизация — это те самые крайние и искусственные состояния, осуществить которые способен высший вид людей. Они — завершение... они — неизбежный конец».

IV. Многозначительность мира как вопрос силы, которая рассматривает все вещи под перспективой их роста. Морально-христианские суждения ценности как восстание рабов и рабская лживость (по сравнению с аристократическими ценностями античного мира).

Книга вторая. Критика прежних высших ценностей

[Перевод М. Рудницкого (I), М. Рубинштейна (II), Т. Гейликмана (III)]

I. Критика религии

Всю красоту и возвышенность, которые мы придали вещам наяву и в нашей фантазии, я хочу затребовать назад как достояние

и изделие человека, как прекраснейшую его апологию. Человек как поэт, как мыслитель, как бог, как любовь, как могущество — восхитимся той поистине царской щедростью, с которой он одаривал вещи, и всё для того, чтобы обеднить себя и себя почувствовать несчастным! До сей поры это было величайшее его самоотречение — то, что он, поклоняясь и обожествляя, сам старался уйти в тень, что это он сам создал всё, чему поклонялся и что обожествлял.

[1. К возникновению религии]

135. О происхождении религии. — Точно так же, как в наши дни человек необразованный верит в то, что его гнев — причина того, что он гневается, его ум — причина того, что он думает, его душа — причина того, что он чувствует, короче, точно так же, как и по сей день множество психологических сущностей совершенно бездумно ставится на место их причин, — точно так же на ещё более наивной стадии своего развития человек объяснял себе те же явления с помощью персонифицированных психологических сущностей. Состояния, которые казались ему чуждыми, захватывающими, неподвластными, он истолковывал как одержимость колдовскими чарами * и могуществом какой-то личности. Так, христианин — а в наши дни это самый наивный и отсталый подвид человечества — объясняет чувство надежды, покоя, чувство «спасения» * психологическим вдохновением, воздействием Бога: для него, как типа в существенной мере страдающего и беспокойного, все чувства счастья, покоя и согласия с бытием предстают, понятное дело, как нечто чуждое и требующее разъяснения. У представителей более умных, сильных и жизнелюбивых рас убеждение в воздействии чуждой силы связано прежде всего с эпилепсией; но и всякие иные родственные проявления несвободы, как то одержимость энтузиаста, поэта, великого преступника, одержимость страстями вроде любви и мести тоже служат делу изобретения нечеловеческих сил.

Ср. архаичные культы, сохранившиеся на периферии технологических цивилизаций до наших дней (вуду, винти, аку-аку).

В немецком языке богословский термин «спасение» передаётся двумя словами: Heil как окончательное «Спасение» души (с дальнейшим переходом в рай) и Erl"osung как «спасение» от очередного греха ещё в земной жизни. В русском переводе они различаются написанием с прописной и строчной буквы.

Такое состояние конкретизируют, сопрягая его с какой-либо личностью, и начинают утверждать, что такое состояние, когда оно наступает, есть, мол, результат воздействия этой личности. Иными словами: в психологии образования божества состояние, чтобы стать воздействием, персонифицируется как причина.

Психологическая логика здесь такая: чувство могущества, когда оно овладевает человеком внезапно и необоримо, — а это случается при всех сильных аффектах, — возбуждает в человеке сомнение в своей личности: он не осмеливается помыслить себя причиной этого удивительного чувства, — и тогда он подставляет вместо себя более сильную личность, то есть божество.

In summa: происхождение религии следует искать в крайних чувствах могущества, которые застигают человека врасплох как проявления чуждой силы — и тогда, подобно больному, которому какая-нибудь его конечность кажется тяжёлой, как бы не своей, и он думает, будто его придавил другой человек, наивный homo religiosus * начинает раскладывать себя на несколько личностей. Религия — это своеобразный случай «alt'eration de la personalit'e» * * . Своего рода чувство боязни и страха перед самим собой... Но также и чувство необычайного счастья и подъёма... В среде больных достаточно чувства здоровья, чтобы поверить в бога, в приближение божества.

религиозный человек (лат.).

расщепления личности (фр.).

Фр.-нем. «альтерация» как изменение сознания, см. прим. 52; о «множественности личности» см. у Ницше далее (§§ 394, 490).