Воля рода
Шрифт:
Тирум бросил на главаря злобный взгляд, но ослушаться не посмел и поплёлся к шатру, что-то бормоча себе под нос.
– Держи! – Десен кинул мне чёрствую лепёшку. – Садись.
Я ловко поймал брошенный сухарь и, усевшись прямо на песок, принялся не спеша его разгрызать.
Хотелось проглотить, не жуя, но я слишком хорошо знал, что происходит с людьми, которые обжираются после недельной голодовки.
Причин неожиданной щедрости Десена я не знал, но в благодарность мысленно пообещал себе убить его быстро, без мучений.
–
Я скептически посмотрел на работорговца и позволил себе неверяще хмыкнуть.
– Ты, наверное, думаешь, с чего это я решил с тобой поболтать? – неожиданно поинтересовался Десен.
– Честно говоря, это как раз таки понятно, – я пожал плечами. – Солнце поднимается всё выше, сейчас или спать, как они, – я кивнул на завалившихся в шатре бойцов, – или развлечь себя беседой с форточником.
– Умный, – кивнул Десен. – Ты военный?
– С чего вы взяли? – удивился я, благоразумно не став поднимать тему про мундир. – Ааа, мундир, да? Нет, это гимназистская форма такая.
– Гимназия? – прищурился кочевник. – Для магов?
– Что-то типа того, – кивнул я.
– Расскажи про свой мир, – не то попросил, не то приказал Десен.
– Ну, – я поёрзал на песке, устраиваясь поудобней и с намёком посмотрел на остатки лепёшки, – это будет долгий разговор.
– Мы никуда не спешим, – улыбнулся Десен, бросая мне ещё одну лепешку.
Для него я, наверное, выступал в роли диковиной зверушки, которая развлечёт во время полуденного зноя.
Я бы, честно говоря, предпочёл это время поспать, но отказываться от пищи было бы глупо.
– Во-первых, в моём мире нет рабства, – начал я. – Точнее, есть, но оно запрещено и порицается обществом.
– У вас, видимо, отсталое общество, – самодовольно усмехнулся бедуин.
– Возможно, – не стал спорить я. – Вот только рабство сложно назвать прогрессом.
– Тебе кажется, – уверенно заявил Десен. – Люди – рабы по своей природе. И каждый, слышишь, каждый ждёт того, кто поведёт за собой, кто скажет, что делать, кто возьмёт на себя ответственность за свои поступки!
На мой взгляд, сидящий передо мной воин, сейчас самозабвенно смешивал разные понятия, но возражать я, конечно же, не стал.
– Возьми, к примеру, тех четырёх балбесов. Знаешь, где мы их взяли?
Вопрос был явно риторический, но я всё же рискнул предположить.
– В каком-нибудь ауле?
– В селении, – кивнул Десен. – За еду и медь таскали здоровенные камни.
– Неплохая работа, – осторожно протянул я. – Для молодых парней, которые ничего не умеют.
– Вон тому, – Десен показал на одного из четвёрки, – камень упал на ногу, и два пальца почернели. Их пришлось отрезать.
– Несчастный случай, – я пожал плечами. – Такое случается на производстве.
– Если бы у них был хозяин,
– Но…
– Все эти аристо из Цитадели и потомственные вояки Крепости – просто-напросто ретрограды. Их скудные умишки не способны оценить все прелести рабства! С одной стороны, довольные сытые рабы, с другой – счастливый хозяин, который строит дороги, сеет зерно или, к примеру, разбирает развалины старых крепостей!
– А как же свобода выбора, ну и… банально развлечения?
– Раб выполнил требуемую работу, раб может заниматься своими делами. Если рабу нужны деньги, умный хозяин предоставит возможность своему рабу заработать.
– И что, прям отпустит раба, скажем, в город?
– Естественно, – рассмеялся Десен, пребывая в хорошем расположении духа.
Настолько хорошем, что кинул мне какой-то комочек сухофруктов и даже худые меха с чем-то кисленьким.
– Хозяин бережёт свою собственность и заботится о ней. И чем вернее служит раб, тем больше привилегий у него есть.
– Ошейник! – я щёлкнул пальцами. – С ним невозможно сбежать!
– Думаешь, все рабы носят ошейники? – удивился бедуин. – Обычно хватает одного года. Максимум два. Ошейники – дорогое удовольствие, и в них держат только гладиаторов или строптивых наложниц.
– А как же эти? – я кивнул на пленников.
– Не люблю сюрпризы, – поморщился Десен. – Иногда и четыре шакала могут вероломно напасть на льва. Да и потом, за двоих рабов дадут меньше, чем за четырёх.
Уж что-что, а с самооценкой у Десена всё в порядке. К тому же, как я понял, он больше переживает не за себя, а за порчу товара.
– Я тебе больше скажу, если я сейчас подойду к этой четвёрке и скажу им, что они могут уматывать на все четыре стороны они будут умолять меня их не прогонять.
– Ну не знаю, – я покачал головой. – Кто в здравом уме променяет свободу на рабский ошейник?
– Да брось, – бедуин усмехнулся, – вон, как его, Ханур, сдал тебя при первой же возможности. И дело не в дополнительной воде, дело в том, что ему комфортно быть рабом! За него решают, что делать и как жить. О нём заботятся. Ему указывают путь.
Я хотел было возразить, но мне внезапно на ум пришли собаки.
Помнится, в своём родном городе я не раз видел бездомных собак со вселенской печалью в глазах.
Вынужденные весь день проводить на своих четырёх, они шугались людей, как огня и не зря.
Любой мог кинуть в них камнем или бросить палку. Ну а про осколки стекла, о которые бедолаги то и дело ранили свои лапы, я и вовсе молчу.
Одно время я даже таскал с собой собачий корм и подкармливал псинок, ну и денежку в приюты отправлял, радуясь, когда пристраивали очередного пёсика.