Вооружен и очень удачлив. Трилогия
Шрифт:
— Хорошо-то как… — блаженно сообщил я, зарываясь поглубже. — Присоединяйся, Вторая! Отдохни на мягком…
— Вспомнила! Вспомнила! Смотри, что будет, когда сядет солнце! Вот сейчас, смотри!
Кажется, Третий утверждал, что все существа женского пола любят романтику? Вернусь на базу, плюну ему в рожу.
Неохотно приподнявшись, я проследил за простертой вдаль рукой напарницы и молча икнул. Хотелось снять с лица повязку, чтобы насладиться зрелищем, так сказать, в полном стереообъеме, но и половина картинки вполне впечатляла. С террасы дома, где расположилось дружное семейство, раздался
Почтенная труженица-мельница, в движениях которой до сего дня были только покой, надежность и уверенность в завтрашнем дне, вдруг ускорила свой ритмичный ход. От деревянных лопастей колеса пахнуло жаром, и они на наших глазах превратились в нечто новенькое.
Мельник выронил изо рта недожеванную булку и крепко зажмурился.
— Однако… — сказал я.
— Что… что это? — слабым голосом вопросил небо мельник, убедившись, что наваждение не пропало.
Первыми, как это часто бывает, отреагировали дети. Дочь мельника тихонько прыснула в ладошку, старший сын молча покраснел. Только младшенький как самый юный и поэтому непосредственный выпалил:
— Неужели ты не видишь, папа? Это же голая по…
Твердая рука матери зажала рот малышу. Другая ее рука, не менее твердая, отвесила старшему сыну затрещину.
— А ну идите отсюда! Что уставились?
Мельник сглотнул застрявший в горле ком и вяло опустился на услужливо подставленную женой табуретку.
Уста младенца высказали (хотя до конца высказаться им не дали) суровую истину: это действительно была она. Огромная, розовая, раздвоенная, выпуклая и гладкая. Но самое похабное состояло в том, что эта своего рода телесная конструкция еще и вращалась!
Раз оборот — и дети радостно визжат из окна комнаты, два оборот — и жена уходит в дом, чтобы отогнать малышню и задернуть шторы, три оборот…
Мельник воровато оглянулся и рысцой поскакал к дому.
— Куда это он? — удивилась напарница.
— Ну как тебе сказать? — криво улыбнулся я. — Вспомнил о своих семейных обязанностях. Решил детей наказать, а заодно и жену проведать.
— Понятно, — ухмыльнулась Вторая. — Как тебе моя задумка?
— Гениально, — искренне сказал я. — А в чем, собственно, смысл? Сегодня по столичному календарю День святого Валентина, и ты решила таким образом намекнуть мне?..
— Да нет же! — возмутилась Вторая. — Сею в городе страхи, как приказано! По эскизам Филиппа Стульса! Я ведь тебе показывала план.
Вылетевший из наушника звук был похож на рев раненого крокодила:
— Порнухой развлекаемся?! Тебе, Вторая, что было поручено? Навести ужас! Город должен погрузиться в панику, понятно? А ты что творишь? Способствуешь приросту населения?! Немедленно ликвидируйте этот стриптиз и возвращайтесь в исходный квадрат! Оба!
Пока я с некоторым сожалением по кусочку удалял наведенный на мельницу морок, напарница взмыла в воздух, не дожидаясь меня. От ее обиженного лица исходили волны гнева, а из пальцев во все стороны летели искры. Походя сорвав с угодившего под горячую руку дерева сразу всю листву, она пнула каблуком самую толстую ветку, раздробив ее в труху. Невинные пылинки разлетелись в стороны стайкой бабочек с острыми, как ножи, крыльями и недобрыми улыбками наемных убийц.
— Не
— Еще насмотрится твой мельник. — Вторая смахнула со щеки злую слезинку и неожиданно хихикнула. — Каждый вечер на закате сможет любоваться.
— Жаль тебя разочаровывать, но я самым добросовестным образом снял морок, — охладил я ее пыл. — Не знаю, как в столице, а у нас приказы куратора лучше не нарушать.
— Это был не совсем морок, — скромно потупилась напарница и, увидев мое недоумевающее лицо, пояснила шепотом: — Понимаешь, опыта работы с такими крупными объектами у меня не очень много, тем более при совмещении с вымышленным, нарисованным образом. Вчера полдня без толку билась: я материализую мельницу — она ни в какую, я с удвоенной силой — она как была деревянная, так и стоит. Ну я и… по-обещай, что никому не скажешь!
— Могила!
— А как же куратор?
Выразительным жестом прикрыв микрофон, я пресек ее сомнения.
— Ну!
Вторая подняла на меня честные голубые глаза.
— С мельницей у меня так ничего и не получилось, поэтому я отнесла рисунок в отдел к ландшафтным дизайнерам и наврала, что из столицы приказали в порядке эксперимента изменять ежевечерний вид с холма.
— И?
— Они засунули картинку в сканер.
— И!
— Машина поставила превращение мельницы на автомат…
Город. Вечер того же дня
Почему Джульетта настаивала на том, чтобы Оскар покинул трактир именно вечером, он понял слишком поздно.
Не успела лошадь отдалиться от трактира и повернуть за угол, как сразу несколько пар рук вцепились в ее гриву и загубник.
— Стой! Спешивайся и доставай кошелек!
Черные фигуры, окружившие лошадь, ступали неслышно, как бестелесные призраки. Оскар невольно вздрогнул — с мертвых, словно вылепленных из непроницаемой черноты лиц за ним пристально наблюдали вполне живые и даже насмешливые блестящие глаза, отчего фигуры казались еще более жуткими.
Дипломат в ужасе прижался к Подлюке, столкнувшись с одним из призраков нос к носу, и чуть не рассмеялся от облегчения. Никакой мистики — просто люди, головы которых облегают плотно вязаные шлемы с прорезями для глаз. Что плохо — длинные ножи в их руках тоже, несомненно, настоящие.
Тускло освещающий улицу фонарь моргнул и превратился в туманное пятно. Пальцы Оскара быстро скользнули за пояс — пусто.
— Не это ищешь? — посмеиваясь, спросили сзади, и в бок Оскару уперся его собственный кинжал. Дипломат послушно поднял руки.
— Что замер? Спускайся с лошади, выворачивай карманы! — тихо приказал невидимый собеседник. — Эй! Что смеешься, глупец? Умом повредился с перепугу? Это ограбление!
Видимо, Оскар был первой в истории города жертвой, встретившей эти слова радостной улыбкой. Обескураженный противник так растерялся, что даже опустил руку с кинжалом и тревожно заглянул в лицо истерически хихикающего человека.