Вооружен и очень удачлив. Трилогия
Шрифт:
Тоскливо перебирая события последнего года жизни и не находя в них ничего хорошего, Оскар совсем сник, но тут сама судьба пришла ему на выручку. Порыв свежего сквознячка игриво протащил по столу мятую газету и пощекотал судорожно сжатый кулак неудачливого дипломата. Рассеянно переведя взгляд на газету и раздавленного вчера таракана, все еще валяющегося у тарелки, Оскар вздрогнул: тушка мелко шевелилась.
— Э! Да ты живой! — невольно изумился он. — Вот чудеса!
Тонкие изломанные ножки задергались в воздухе, и таракан, пьяно шатаясь, встал.
Не к чести человеческого рода надо сказать,
— Ух, какая у тебя хитрая мордочка! — полным коварства голосом мягко сказал таракану дипломат. — Знаешь что — я назову тебя Хендрик. Иди ко мне, Хендрик. Вот так, правильно: шажок, еще шажок. Хочешь хлебную крошку? На. Неужели еще хочешь? Вот обжора! На еще. Ешь, ешь, маленький. Жуй. А теперь, Хендрик… — Над столом угрожающе нависла ладонь с безукоризненно прямыми длинными пальцами и овальными ногтями. — … Получи! Получи! Получи! Получи!
Раздавленное во второй, третий, четвертый и пятый раз тело таракана слабо дрыгнуло ножкой и затихло.
Удовлетворенно вздохнув, Оскар упал на низкий топчан и зарылся горячим лицом в подушки. Остаток ночи он проспал без сновидений.
Черная Башня. Утро
— Раз-два! Раз-два! А ну, ребята, бодрее! Я сказал, бодрее! Я из вас сделаю настоящих бойцовых магов! Раз-два! Раз-два! Кто там у нас стучит коленками? Курсист Филипп? Ну, ты оригина-ал, Филипп… Углы не срезаем! За спинами товарищей не прячемся!
— Я больше не могу! — пожаловался слуга Хендрику на очередном повороте. — Сейчас упаду и не встану до ужина!
— Терпи, а то затопчут! — подхватил его под локоть Хендрик.
— Пусть лучше затопчут, чем так!
— Раз-два! Раз-два! Кто там у нас мантию двумя пальчиками держит? Ты что, баба? А ну, брось и беги, как мужик! Помогай телу руками! Что значит, она в ногах путается? Где ваша сила воли? Настоящий боец даже в юбке до полу пробежит, как ветер по полю! Вот смотрите на этого курсиста — дыхание ровное, ноги работают ритмично, руки им помогают… хм. А почему у него глаза закрыты?
— Это курсист Фузик, сэр! Он спит!
— Молодец, Фузик! Вот это самообладание! Если бы все мы могли бегать даже во сне, как он… ох! Ох, мама моя. Кто-нибудь! Поднимите курсиста Фузика и проверьте, все ли у него цело. Жив? Вот и славно. Продолжим! Раз-два! Раз-два!
— Сколько еще? — простонал слуга, задирая подол мантии и запихивая его за веревку, заменяющую ему пояс.
— Два круга осталось, — шепнул Хендрик. — Дыши размеренней!
— Раз-два! Раз-два! Кто там у нас на бегу болтает? Опять Филипп? Ну, ты прямо талант, Филипп! Все успеваешь! Чей ты сын? Плотника? Ну что ж, похож, похож. Есть в тебе, Филипп, что-то такое… твердое, негнущееся… деревянное. Так, плавненько снижаем скорость, переходим на шаг… Что там за грохот на лестнице? Что-то подсказывает мне, что это снова проявил себя курсист Филипп, я прав? Жив, малыш? Генералом будешь!
— Ох, до чего я армейский юмор уважаю, — не утерпев, тихо съязвил Казик. — И не умно, и не смешно.
— А потому, что это не юмор вовсе, — спокойно отозвался
— В каком смысле? — спросил Хендрик, радостно обнаруживая, что если стать аккурат за спиной шкафоподобного Казика, то Наставнику его не видно. — Мы же только начали занятия, полгода впереди. И вообще — разве магам нужно бегать?
Наставник по военной подготовке поддернул мантию, чтобы выровнять погоны на плечах, и помахал в воздухе бумагой, нижний угол которой украшала сургучная печать.
— Никаких полгода у нас нет, курсисты. У нас и месяца нет. Приказ пана Наместника быть полностью готовыми к концу недели.
— Как? — ахнули сзади.
— Вот так, — грустно подтвердил Наставник. — Секретные сведения из канцелярии. Война на носу, ребятушки…
Город. Утро
Завсегдатаи «Дырявого бубна», зашедшие пропустить стаканчик в этот пасмурный осенний день, были удивлены случившимися с любимым заведением переменами.
Перед дверью не крутился, как это бывало обычно, слуга, а стояли двое серьезных нетрезвых сотрудников уголовной стражи, наполненные бесплатной выпивкой за счет Солли и сознанием собственного превосходства над простыми смертными. Любого, кто осмеливался поставить ногу на первую ступеньку, отбрасывало с крыльца мощным окриком:
— А ну тсс! Не видите — идет допрос!
Настырный гость быстренько смекал, что сегодня не лучший день для посещения трактира, и исчезал.
Изнутри слышались раскаты голоса инспектора и истеричные возражения Солли. На этот раз преступнику не удалось ускользнуть из рук правосудия, и это грело душу инспектора Кресса. Потому что тот факт, что супруг пропавшей трактирщицы не заявил о происшествии самостоятельно, неопровержимо указывал на него как единственного реального подозреваемого.
Сейчас Солли, ярко освещенный пятью самыми толстыми свечами, коптившими в подсвечнике, сидел перед инспектором и потел. Кресс взял перо и начал мерно постукивать по столу перед носом трактирщика.
— Еще раз попрошу, — поинтересовался он вкрадчиво. — Значит, вы утверждаете, что это был странный день?
— Скузи, сколько можно? Я уже рассказывал! — уныло откликнулся допрашиваемый.
— Расскажите еще раз. В чем же была его так называемая странность?
— Во всем, — убитым голосом сказал Солли. — Начать с того, что вечером под нашей кроватью бесились крысы. Или мыши. Ди куэстэ ми интэндо поко, я в этих делах слабо разбираюсь. В общем, кошка Малышка вдруг забеспокоилась. Потом из-под кровати выскочило какое-то существо… и мы… мы с женой закричали. Свечи погасли, и оно в темноте убежало вниз по лестнице. Я обошел дом, но никого не нашел. А Джульетта… пропала.