Воплощённый. Проклятье рода
Шрифт:
Жесть! У них не было ни Первой, ни Второй мировых войн, но от этого им ничерта не стало легче!
Постепенно, нашлись умельцы, которые поставили энергию, проникающую в наш мир вместе с этими вторжениями, себе на службу, научились магии и вломили тварям за всё погибшее человечество. Вломили и, вроде как решили, что победа. А через год случился полный хаос! Вторжение повторилось, но вот только вместо слабеньких тварюшек, которых ждали и к которым готовились, на огонёк заглянули их старшие братья и сёстры. И вломили уже людям. А там, где люди отбились, ушатав вторую волну вторжения, ещё через год пришли ещё более старшие братья и от них
Методом проб и ошибок, обильно смачивая всё кровью экспериментаторов, начали появляться магические рода. Самые сильные стали брать под себя дышащие на ладан города, наводить порядок.
Кстати, по словам Крыла, нахожусь я в городе Екатеринбурге, славном древней историей и тем, что ни разу не был разрушен дотла и всегда, после каждого вторжения, даже в кровавые десятилетия, город выживал и поднимался из пепла. Да, иногда население города падало настолько, что несколько лет вторжения обходили его стороной, не видя достойной целью, но всё возвращалось на круги своя, пока сюда не пришёл род Апраксиных.
А самый сильный из самых сильных родов — род Сухаревых — взял под себя Москву и объединил Россию. Патриарх рода Сухаревых стал первым императором, и с тех пор у людей всё не так плохо. Численность растёт, города больше не вырезаются под корень, появилась какая-то надежда. По крайней мере, на уроках истории именно так и рассказывали.
Но, так или иначе, вторжения не прекратились и по-прежнему кто-то должен первым встречать озлобленных тварей. И вот только тут Крыло подошёл к теме мясных школ и своей банды.
Сроки обучения в мясных школах плавающие. Когда попал в неё — тогда и начал учёбу. Набор, обычно, идёт лет с четырёх и до двенадцати. Старше берут очень редко. Выпуск в восемнадцать, Плюс минус год-два, зависит от личных качеств выпускника.
Вообще, средний зверь из вторжения сильнее среднего человека, поэтому в школе обучение завязано на группу. Или банду. Бонусы, задания, проживание, питание. Ты — это группа. Группа — это ты. И у Крыла в этом аспекте обучения есть большая проблема. Год назад, во время квалификационного экзамена, погибли два бойца — прошлый лидер группы и его зам. Влиться в другую группу оставшиеся трое не смогли, на нормальные условия их никто не брал, и им пришлось пытаться вытянуть группу втроём, когда минимум для адекватной учёбы — пятеро. С тех пор всё и покатилось.
Из-за недостатка численности, «Крылатая бригада» — банда Крыла — занимает очень низкое место в общем рейтинге групп школы. И поэтому имеет кучу проблем. Сложно получать нормальные задания за территорией школы, сложно выписывать нормальную экипировку, сложно рассчитывать на хорошую кормёжку, сложно вообще удержаться в учебном процессе и не выпасть за рейтинг. Что будет, если банда всё-таки выпадет за границы рейтинга? Ничего хорошего. Группа лишится всех бонусов, подготовку будет проходить по остаточному принципу. На квалификационных испытаниях группа получит самое дерьмовое задание, естественно, его завалит, получит самый низкий балл и после выпуска их продадут как мясо самого низкого качества. А участь такого бесталанного, тупого и никому не нужного мяса — сдохнуть в следующем же вторжении, без нормальной подготовки, экипировки и поддержки. Мясо, кинутое на зуб зверям. Чтобы совсем чуть-чуть пригасить их ярость.
Крыло уже не надеялся. До выпуска два года, дольше его никто держать не будет, совсем мелким в их группу хода нет, переводов между школами тоже не было вот уже лет пять. И тут им на голову падаю я.
Да, псих. Да отбитый. Да странный. Но сильный и с перспективами.
— Меня Алекс зовут, — мне надоело слушать в свой адрес настолько витиеватые эпитеты, — и с какого перепугу ты решил, что я сильный и с перспективами?
— Ха! — с размаху ткнул меня в плечо Крыло, — ссаный хаос! Выжить после того, как тебя полапал когтями грифон — это не баран чихнул. Это заявка на отличный потенциал, иначе тебя бы даже лечить не стали. Вышвырнули бы просто за забор школы и подыхай. Да и Вермайер к тебе повадился бегать. Что-то он в тебе, мой будущий друг Алекс, разглядел. А раз разглядел Вермайер, и школа тратится на лечение, я тоже не буду дураком и попробую с тобой наладить нормальные отношения. Жить, знаешь, хочется!
И после небольшой паузы, пока я переваривал это откровение, Крыло добавил:
— Так как, пойдёшь ко мне в банду?
После выписки, из лазарета, меня, прямо как есть, в больничном халате, шлёпанцах и со свёртком моей старой одежды, которую только выкинуть, хотя её постирали и привели в более-менее пристойный вид, проводили к директору школы на серьёзный разговор.
Пока шли широкими пустыми коридорами, моя провожатая молча шла впереди, звонко цокая подбитыми каблуками мощных тупоносых туфель, я тащился за ней, всеми фибрами своей души молясь, чтобы коридоры, по которым мы шли, так и оставались пустыми. С одной стороны, мне было совершенно фиолетово, что про меня подумают, когда увидят в таком виде. С другой стороны, что-то глубоко внутри меня относилось к такому варианту развития событий весьма негативно. Невместно выставлять себя клоуном на потеху публике. Невместно позволять издеваться над собой. Смеяться. Тыкать пальцами. Такой смех придётся заткнуть, а пальцы придётся сломать.
И мрачные мысли как о прошлом, так и о будущем тоже не добавляли приятного настроения.
С тем, что я больше не увижу родителей, брата и друзей я смирился день на третий — четвёртый, ещё лёжа в бинтах в лазарете. Хоть это и было сложно. Накатывало что-то такое, истеричное. Горло перехватывало, глаза щипало, изнутри поднималась какая-то сопливая волна, заставляющая меня биться в истерике. А мысли о том, каково сейчас уже им, и родителям, и брату, ввергала меня в пучину депрессии ещё сильнее. Но, вроде справился.
Здесь ничего не поделаешь. Я тут, они там. И им, и мне придётся как-то жить дальше. И если им придётся жить в привычном для них мире, то вот моя стезя осложнена ещё и этим вот. Долбанным попаданством.
А ещё, у них есть они. У мамы — папа, у папы — мама. И у мамы с папой — мой младший брат. У меня же за душой нет ничего своего. Только свёрток одежды, разодранной до такого состояния, что и на тряпки её использовать будет затруднительно и обрывочные знания о новом мире и робкие мысли о своём месте в нём.
Желание выжить. Стремление вписаться, стать своим. Найти своё место.
Постоянно лезли мысли, что было бы неплохо тут всех нагнуть, стать круче гор и собрать гарем, но, с этими планами решил пока повременить.
И ещё была робкая надежда когда-нибудь вернуться домой. Если это, конечно, возможно.
И сейчас, вот за этой массивной дверью из красного дерева, с красиво вырезанными узорами, мои мысли могут быть безжалостно растоптаны. Или подкреплены чем-то более весомым, чем надежды нескольких пацанов.