Вопреки предсказанному

Сьюзен медленно шла по широкой аллее центрального парка Манхэттена, грустно опустив голову и сосредоточенно глядя себе под ноги. Со всех сторон её обступала просыпающаяся природа: только распустившиеся листья на деревьях нежно шелестели в высоте, среди молодой зеленой травы поднимали головы бутоны первых весенних цветов.

Вокруг всё дышало жизнью и радостью, даже тёплый шаловливый ветерок казался наполненным благоуханием и свежестью. Но никакие приметы расцветающей весны не приносили улыбки и блеска в глаза молодой девушки, а вид серого гравия под ногами, казалось, привлекал

Прощальные слова Аслана, произнесенные им полтора года назад, не оставили и толики надежды для Сьюзен и её брата Питера: «Вы никогда не вернетесь в Нарнию». Почему? Что так изменилось в них с возрастом, если дверь в счастье оказалась наглухо закрыта? Чем они настолько теперь отличались от младших? Разговор с Асланом тогда не дал Сьюзен ответов на эти вопросы, а сама она найти объяснения так и не смогла.

Питер принял волю Аслана безоговорочно, восприняв вынесенный приговор как должное. А вот Сьюзен не смогла. И даже со временем не исчезла её надежда на то, что всё может быть совершенно иначе.

Для всех четверых Певензи еще со времен первого путешествия Нарния стала страной сбывшейся мечты. Слишком велик был контраст между ярками красками чудесного края, где жили мифические существа и умели разговаривать животные, и серостью будней послевоенной Англии. В Нарнии они были королями и королевами, их принимали как героев, спасителей мира. Дома же они опять стали просто подростками, обычными школьниками, не более того.

Но была еще одна маленькая, но очень важная деталь. Она касалась только Сьюзен, и именно это не позволяло девушке окончательно смириться с предсказанным будущим. Нарния была страной, в которой остался Каспиан. И прощальный его взгляд, наполненный гремучей смесью тоски, обреченности и надежды, никак не желал забываться. И если Сьюзен никогда не вернется туда, она никогда его больше не увидит, а уж с этим девушка категорически не хотела соглашаться.

Чем больше проходило времени, тем чаще она думала о Каспиане. О нём начинали напоминать любые повседневные мелочи. Днём, стоило пройтись по улице, как чьё-нибудь лицо, мелькнувшее в толпе, непременно напомнило бы о нём. Среди гула множества голосов казалось, что звучит его бархатистый, с ласковыми интонациями голос. А по ночам ей снились его выразительные карие глаза. И его губы, которые пытались что-то сказать, но она никогда не могла ничего разобрать. А может, и могла, но на утро уже ничего не помнила.

Её перестало что-либо радовать. Переезд в Нью-Йорк, о котором Сьюзен когда-то мечтала, не принес перемен: вдали от младших брата и сестры стало еще тоскливее. С ними можно было бесконечно вспоминать Нарнию, говорить о былых приключениях, о добрых друзьях, оставленных там. И о Каспиане. Каждый раз, когда Люси или Эдмунд упоминали о молодом принце в разговоре, а это случалось нередко, сердце Сьюзен сладко замирало. Упрямая надежда на то, что мечты еще могут сбыться и что когда-нибудь она еще увидит Каспиана, продолжала жить в её душе вопреки всему.

И вот теперь младшие были далеко, а Сьюзен скучала в Нью-Йорке. Раздражало буквально все. Комплименты поклонников не льстили, выглядели неестественными, приторными и пустыми. Наряды, украшения, косметика перестали вызывать прежний интерес. Люди вокруг казались серыми и слишком обычными.

Сьюзен замкнулась в себе, практически перестала общаться с окружающими. Её поведение вызывало удивление у родителей и друзей: никто не мог понять, что произошло с такой милой девушкой, каковой все привыкли её считать. Она совсем перестала улыбаться, а её слова всё чаще бывали наполнены сарказмом, который нередко обижал собеседников.

Старший брат всё чаще с подозрением посматривал в её сторону. Он смог бы понять, наверное. Если бы она рассказала всё. А, может, о чем-то и так догадывался. Но какой был смысл бередить свои раны, разговаривая о Нарнии с Питером? Он смирился с тем, что серая обыденность этого мира стала теперь единственной для них реальностью, и начал жить заново. Зачем ему мешать?

Резкий порыв ветра заставил Сьюзен поднять голову. Занятая столь привычными в последнее время мыслями, она не заметила, как небо заволокло темными тучами, которые уже начинали ворчать отдаленными раскатами грома. Сильный ветер гнал и гнал по небу облака. Его нельзя было назвать холодным, но Сьюзен заледенела от первого же дуновения. Молодая листва жалобно говорила где-то в вышине, когда ветки деревьев все ниже и ниже сгибались от порывов стихии. Но дождя, как ни странно, не было.

А самым удивительным было то, что не осталось ни души вокруг. Обычно огромный парк был переполнен людьми: молодые мамочки с колясками, пожилые пары, дети разных возрастов, влюбленные… Сейчас же зелёные просторные аллеи, насколько хватало глаз, совершенно опустели.

Сьюзен понимала, что такие вещи происходят неспроста. Она хорошо это усвоила ещё несколько лет назад, когда обычный платяной шкаф, набитый старыми шубами, оказался дверью в другой мир. Нетрудно было понять, что ей что-то предстоит. Но что, она пока не знала – вокруг никого не было.

И тут, вздрогнув от неожиданности, девушка увидела, что навстречу ей по аллее идет огромный лев. Не настоящий, нет. Призрачный, сотканный будто из тумана, он двигался с невероятной грацией и силой, но каждый бесшумный его шаг для Сьюзен отзывался раскатом грома.

Аслан? Но он же сам говорил, что в этом виде его в нашем мире увидеть нельзя. Тогда почему? В голове роились одни вопросы, и не было ни одного ответа. Сьюзен застыла, не сводя взгляда с медленно приближающегося льва.

Не доходя нескольких шагов до замершей неподвижно девушки, лев остановился. Теперь она могла хорошо рассмотреть его: по мере приближения к Сьюзен лев становился всё более плотным, настоящим. Огромная грива шевелилась, сплетенная из струящихся ручейков все того же тумана, а глаза смотрели испытующе и даже грозно.

Ветер задул ещё сильнее, но видение не рассеивалось. Тишина вокруг стала вязкой и плотной, давящей на уши и порождающей страхи и сомнения. Все посторонние звуки исчезли. Не выдержав молчания, Сьюзен робко спросила: