Вопреки всему (сборник)
Шрифт:
Выпускают, естественно, за деньги.
К самому Пандшери как-то пришел дехканин, земляк из его деревни, попросил помочь. Родственник его попал в беду — в хад. Поймали его в какой-то горной банде с автоматом в руках, но бить и пытать не стали, лишь спросили, богатый ли он человек? Мысли у него, конечно, были невеселые, и он, понимая, что из ямы, хотя и теплой, надо выбираться, обратился к своему родичу. А родич — к Пандшери.
Пандшери лишь удрученно покачал головой… "Вряд ли смогу выручить, — сказал он, — бандит есть бандит, он должен обязательно понести наказание". Разговор на этом закончился.
Дехканин
Все происходит на виду у всех, все всё засекают, но никому ничего не говорят, словно бы так и надо, только вот душмана этого, имевшего в родственниках мягкую участливую душу, перевербовали, он теперь хадовским разведчиком будет и пойдет пешком в Пакистан, чтобы глянуть, чего там происходит в подготовительных душманских лагерях.
Либо того серьезнее — теперь в качестве платного шпиона станет пересылать в Кабул карты, чертежи, донесения. Лицо Дастагира Пандшери, хорошего поэта и вообще славного мужика, с которым можно даже пару стопок выпить, несмотря на запреты религии, исказилось, поехало в сторону, но очень скоро он взял себя в руки, повеселел… Хотя, конечно же, проку от такого разведчика будет не больше, чем от козла, отправленного в командировку на грядку редиски…
Тем временем десантники сумели форсировать в неприметном месте дувал, проникнуть во двор и очень скоро ликвидировали одного автоматчика, а затем и второго. Сделали это так неприметно, что сподвижники Лысого Гуляма даже не засекли, как те поплыли в мир иной, в мусульманские небеса.
Оставшийся в одиночестве ствол "калашникова" поперхнулся, словно бы в магазине закончились патроны, затем, одолевая самого себя, кашлянул несколько раз обреченно, выталкивая что-то из ствола, и затих, будто какая-то нужная железка отвалилась от него; десантники тут же поднялись и рванулись в плоский, но очень большой дом. Кривошеев засек, как вместе с ними в дом кинулся брат несчастной жены Лысого Мухаммед, хотел было крикнуть, чтобы тот не совался на линию огня, но не успел — Мухаммед уже исчез в доме.
Разом сделалось тихо. В ушах будто бы возник и тут же начал стремительно слабеть, сходя на нет неприятный свиристящий звон.
В одной из комнат были обнаружены тела двух убитых моджахедов, сам же Лысый Гулям куда-то исчез — ну словно бы сквозь землю унесся в неизвестность. Испарился, что ли?
Куда исчез — непонятно. Дом оказался пустым, никого в нем больше не было, тусклое, не способное разгореться пламя потихоньку пофыркивало наверху, то делалось совсем слабым, ничтожным, то, напротив, цеплялось за какую-нибудь деревяшку и чуть-чуть набирало силу, но очень скоро угасало. Был найден труп и третьего душмана… Больше ничего.
Майор Коськов нашел Кривошеева, козырнул — все-таки тот представлял высшую политическую власть, которой военные подчинялись.
— Лев Геннадьевич, Лысый Гулям исчез.
— Этого не может быть, он здесь, абсолютно точно — здесь… Надо искать.
— Есть искать! Сейчас попробуем ковырнуть дом поглубже.
Кале-Гуляма обнаружили через тридцать минут в подсобном помещении, похожем на сарай, "предводитель моджахедов", посеревший от неожиданного свадебного подарка, преподнесенного ему шурави, держал в руках два пистолета… Но выстрелить сумел только из одного, и только один раз.
Скрутили его в полсекунды, под глазом нарисовали фонарь, чтобы было чем светить в темноте одиночной камеры, отвесили пару оплеух по шее, да еще добавили ногой по заднице, чтобы лежал на полу и не рыпался — в общем, не повезло Лысому Гуляму. На вертолете Ми-8, прибывшем с Баграмского аэродрома, его отправили в Кабул.
Десантники же остались в кишлаке разбираться с обстановкой: половину застрявших там душманов отправили в небесные чертоги, вторую половину скрутили, чтобы потом поговорить с ними по душам.
Плохо было другое — под пулю Кале-Гуляма попал старший брат четырнадцатилетней девчонки, которая ныне считалась женой Лысого, Мухаммед — очень уж хотелось этому парню разрубить позорный узел, завязанный на его семье, слишком много черных красок, зла, печали принес Лысый Гулям в его дом…
Мухаммед угодил под пистолетный хлопок Кале-Гуляма, пуля всадилась ему в грудь и очень опасно застряла в мышце около сердца… Хотя внутри она могла нырнуть в сторону и изрубить в куски все, вплоть до костей; могла задеть и сердце. Кривошеев глянул на Мухаммеда и удрученно покачал головой — парня тоже надо везти в Кабул, в госпиталь. Только вот проблема — до Кабула он может не дотянуть, умрет по пути. Дыхание у Мухаммеда было прерывистым, оно то возникало, рождаясь в груди хриплой лопающейся волной, то исчезало, и его совсем не было слышно, даже пузырение воздуха в легких прекращалось, жизнь совсем уходила из молодого тела, и никто не знал, в том числе и Кривошеев, вернется она в Мухаммеда или нет.
В группе десантников был фельдшер, экипированный, как и все бойцы, он имел автомат, подсумки, лифчик с рожками, а также сумку, положенную всем медикам, — с лекарствами и инструментом, но в одиночку делать операцию он не будет, даже если очень захочет — может сгубить раненого.
Стало ясно партийному мушаверу Кривошееву, что все дела, которые собрались у него — и старые, и те, что образовались в только что закончившейся стычке, надо задвинуть куда подальше и заняться лишь одним — уложить парня на обеденный стол и немедленно приступить к операции… Немедленно. Иначе человека этого молодого, совершившего мужской поступок и сделавшего для Афганистана доброе дело — неизвестно, сколько бы еще убил людей Лысый Гулям, не останови его шурави, — не станет.
— Бойцы, несите раненого в помещение, где есть воздух, — приказал Кривошеев десантникам, — только аккуратнее.
В доме, на женской половине, нашли чистую простынь, расстелили ее на низком восточном столе, Кривошеев невольно подумал: хорошо, очень хорошо, что хоть такой неудобный стол здесь имеется — с корот-кими, необычной кривизны ножками, широкий, такой широкий, что на нем можно ездить на велосипеде, хуже, если бы его не было совсем… Операцию придется делать скорчившись, сложившись в три погибели, только так… Ничего другого не дано.