Шрифт:
ПРОЛОГ
Грязная лохматая девица с осунувшимся замученным лицом смотрела на меня с поверхности воды в чане. Кожа обветренная, волосы слиплись – всё в ней жалко, кроме горящих яростью глаз. Зверь в клетке.
Это я.
Каждый раз ловлю своё отражение и жутко: неужели люди такими бывают?
Мои руки с грязными ногтями ударили о водную гладь и отражение пропало. Я выгляжу явно не для продажи, но в целом удовлетворительно для вселяющей ужас рабы рынка Омара Халифы.
Смочив кусок ткани в воде, выжала и приложила к раненным стопам. Мой сдавленный рык пропал в давящей
Медленно открыла глаза навстречу слепящему солнцу, которое любопытно заглядывало в мою темницу сквозь решетку на окне. В промежутках между необузданной злостью на человечество мечусь от неистового желания выжить в этом сущем аду невольничьего рынка к совершенно тупиковому вопросу «а, собственно, зачем?». Колючий и к тому же заплесневелый матрас подо мной не мотивирует на философские посиделки, голова отупела то ли от жары, то ли от истощения и всего пережитого – разве это важно?
Но отчаянно хочется жить, пусть смысла в этом и нет.
А потому я ищу ответ «как», ведь – напомню – я в аду.
В вонючем, к тому же…
А вот и вариант!
Сытый мохнатый паук величиной с кулак медленно перебирал ленивыми лапками, двигая к моей темнице. Красный с бурыми ворсинками – таких в моём мире не бывает, а вот в мире магии пруд пруди. Доподлинно знаю, что его яд убивает мгновенно – видела своими глазами смерть одной из рабынь, когда ещё жила со всеми остальными рабами в другой более комфортной части здешней тюрьмы. Там, к слову, не было так жарко и душно, пол отделан деревом, а не камнем, как у меня в карцере. Днём там прохладно, да и после захода солнца вполне терпимо, в то время как сейчас мне достались условия просто невыносимые: днём адово пекло, ночью жуткие сквозняки и колючий холод. Если поднимается песчаная буря – я узнаю первой, откашливая содержимое пустыни из дыхательных путей – хоть песочные замки строй!
Можно конечно вскинуть руки к небу, да поныть о несправедливости, сопли по чумазому лицу размазать… поможет? Э-э, нет! Тогда не буду терять время. Но даже если б хотела так сделать – не смогла бы, ведь и сказать-то нечего. Напрягусь до геморроя, а не вспомню кто я и откуда, я – человек без прошлого. Не помню адрес, город, семью, когда родилась и где училась, ничего! Ни-че-го-шень-ки! Одно радует – умения остались и потому я на смертном одре без труда высчитаю синус прямого угла – очень полезный навык между прочим…
Естественно я в душе не чаю как мне подфартило оказаться на рынке рабов. От тюремщиков, не по делу перетирающих все слухи, узнала, что хозяин этой богадельни подобрал меня бездыханную у берега моря, пленил и привёз к себе на рынок, чтобы выгодно продать. Надёжный источник информации? Нет. Однако других нет.
О продаже: она с крахом провалилась. В отличие от покорных рабынь Омара Халифы, которые рады отдаться кому угодно, лишь бы покинуть этот адов закуток, я пыталась сбежать. И это тот самый случай – горе от ума.
Меня выставляли на торги несколько раз. Ставки росли – меня это пугало, а Омар же потирал руки, оставлял покупателей с носом. Я не сразу поняла к чему эти сложности, но оказалось, что этот чёртов спекулянт приберёг меня для конкретного господина, а выставлял ради набивания цены. Приговаривал что-то, но я не сразу освоила язык, потому не понимала о чём речь. Чуяла и сердцем и другими местами – ох, не к добру.
Когда цена дошла до шести сотен драхмов – а это космическая цена по местным меркам, мне вдруг стало дурно, а вот Омар подраслабился – зря ведь это стоило ему уха. Нет, я, конечно, метила в горло, но маленьким заточенным камнем вышло грязно и неловко, ох и кровищи было… совсем не голубой, и пахло прокисшими пельменями. Гадость! Торги я сорвала, карьеру топ-раба, кажется, тоже, а Омар Халифа сорвал голос, визжа как поросенок. Добила бы, но оттащили меня в миг. Паника, переполох, пельмени эти кислые – мухи слетелись, солнце палящее…
На торги больше меня не выставляли, а тот самый господин, которому меня хотели сплавить, всё не ехал. В любом случае покрыть расходы моей продажей казалось уже невозможно, и тогда Омар решил открыть тотализатор, выставив меня на Арену Смерти. Какие-никакие, а деньги.
Чёртов мир магии!
Пережить арену если выйдет, то после неё уж точно приедет тот господин. И пусть я о нём толком ничего не знаю, но внутренний компас от него отмагничивается напрочь.
Я в тупике.
И вот оно – моё спасение: упитанный красный герой на восьми лапках в бурой «опушке» медленно, но верно ползёт к моей решётке. Все одна капля яда… и мои мучения закончатся. Мне уже подписали смертный приговор за покушение на Омара и убийство дюжины его людей, но я не хочу умирать, удовлетворяя их жажду зрелищ. Пока меня будут рвать на части на Арене Смерти, хозяин рынка и его шестёрки будут поглощать вино и заедать цукатами. Нет! Я сама решу свою судьбу, жаль только не увижу лицо Омара, когда он поймёт, что его планам не суждено сбыться.
Паук медленно переступил границу моего заточения, словно долгожданный гость, но вдруг остановился, словно спрашивая разрешения. Какие мы стеснительные!
Переполненная нетерпением я воодушевлённо смотрю на него, рассуждая сколько же в этой сикарашке протеина, помимо яда.
И вдруг! Широкий тряпичный мокасин вышитый золотой нитью опускается на моего избавителя и со смачным хлюпаньем давит тельце паука.
Будто меня раздавили.
Забываю как дышать от гнева, одновременно ощущаю как выступают слёзы, но ни за что на свете я не позволю себе зареветь.
– Ничтожество, – неприятный голос донёсся где-то сверху, вещая на языке, который я за пару недель неплохо изучила. Это смесь привычных для меня языков всего мира с налётом особого шарма. Сакрит – так назвали этот язык – легко ложится на слух и при этом почти музыкальный, до чёртиков логичный, пусть даже и устами этой пропитой скинки.
Мою темницу перед казнью решил посетить сам Омар Халифа – жалкий засранец с перевязанным ухом и до жути мерзким голосом.
Ну как – как, чёрт подери!? – я его не услышала? Надо полагать движется он с отдышкой и шарканьем с таким весом! Где моя бдительность!?
Что-то мне подсказывает, что та часть его тела, что обычно делает голос мужчины низким, либо по жизни сдавлена, либо напрочь отсутствует:
– Думала лишить меня удовольствия лицезреть твою смерть? – вещал жирный хозяин рынка, – Я приготовил целое представление, ты мне его не сорвёшь – и не мечтай, никаких самоубийств не будет. Здесь я решаю кому умирать.
Можно подумать, паук был последним на земле, да и есть другие способы сломать планы жирного сального засранца! Я голодная и злая и уж постараюсь досадить этому мерзавцу – в доску разобьюсь, чтобы планы его сломать! Наживёшься ты на моей смерти – как же! Даже если это в итоге будет стоить мне жизни, я умру так, что на его рынок больше здравомыслящий маг не сунется.