Вопросы
Шрифт:
Что-то стало разлаживаться, еще не наладившись. Что-то не пошло. Тане казалось, что их совместная жизнь уже тяготит Виктора, и он просто – в силу своей щепетильности – не решается поговорить с ней начистоту. И она должна решать сама – за него и за себя, начинать ли тяжелый разговор или отложить его на неопределенное время.
Таня решила – отложить. Хотелось мира и покоя – пусть и ценой нарастающего раздражения. Хоть немного, хоть ненадолго, пока сердце выровняет свой дерганный ритм…
Наконец, Таня не выдержала. Вся недоговоренность, которая витала в воздухе между ними, стала давить и сделала невозможным их дальнейшее совместное проживание под одной крышей.
Не то чтобы Таня выбрала этот июньский вечер для серьезного разговора, а просто взглянула на комаров, влетающих в открытое окно, и заметила, ни к кому не обращаясь:
– Здесь еще и комары…
– Там, где ты жила, комаров не было?
– Нет. Всю «Фортуну» опрыскивали чем-то, чтобы гостей ничего не укусило.
На миг повисла тишина, а потом Таня кивнула.
– Я знаю, что ты хочешь этим сказать – мне лучше вернуться туда, откуда я приехала.
– Нет! – выдохнул он.
Она вскинула глаза. Выглядел док крайне огорченным и растерянным.
– Я не хотел этого сказать. Ни в коем случае! Я просто… вижу, как ты разочарована этим всем. Не знаю, Таня, как ты жила, в каких условиях, но по твоим покупкам, которые ты называешь пустяками, я вижу, что это была очень роскошная жизнь.
– За эту жизнь я заплатила сполна, – оборвала она резко. – И сейчас я с тобой.
– Да, но я вижу, что я не… не необходим тебе. Ты – обеспеченная, состоятельная, самостоятельная девушка. Ты можешь ехать, куда угодно, жить, где угодно, проводить время, где угодно. Можешь ехать за границу, можешь путешествовать. А моя жизнь – здесь, в этой глуши, на этом хуторе, как ты говоришь. И когда я вижу тебя здесь, всякий раз удивляюсь. Я не понимаю, что ты здесь делаешь. Зачем тебе это? Если только из благодарности за то, что я тебе помог в ту ночь, то… это мой долг, и благодарить меня не за что и не стоит.
Он отвернулся. Подошел к окну, закрыл его. Потом снова распахнул.
– Я люблю тебя, – сказала Таня.
– Сейчас ты разочарована провинциальной жизнью, – продолжал он, словно не слыша ее. – И я не хочу разочаровать тебя еще больше. Я хочу, чтобы… пока тебя не покоробило…
– Чтобы я уехала?
– Чтобы мы это все… прекратили. Я не подхожу тебе, Таня. Таня, жена Риги, – усмехнулся он чему-то. – Может, Рига подходил тебе больше. И ты должна встретить мужчину, который будет тебе более соответствовать…
– Но я люблю тебя.
Это было глупо. Она, решившая никогда в жизни не произносить этих слов, снова их повторяла, притом человеку, который стоял к ней спиной и не хотел взглянуть ей в глаза.
Фраза повисла в воздухе. Сумерки проникли в комнату, и никто из них не включал свет.
– Хорошо, – наконец кивнула она. – Я уеду.
– Нет! Я не то, не так…
Он обернулся. Вышло, действительно,
Таня пошла к себе и снова стала собирать вещи в дорожную сумку. Вдруг вспомнила, что именно с этой небольшой сумкой уходила от Выготцева, когда все было так… грязно в ее жизни. Потом забрала ее из квартиры уехавшего в столицу Риги – все тогда было залито кровью и перепутано в ее сознании. А теперь она снова уходит… куда-то. Вникуда. От человека, который вернул ее к жизни и для которого она живет. Таня не может быть одна и не может жить сама для себя. Так она устроена.
– Я не хотел тебя обидеть, – Вик вошел следом и остановился в дверях.
– Ничего, я не обижаюсь. Это и не обида вовсе. Вот это была обида, – она встряхнула в воздухе рукой без безымянного пальца. – А все остальное – пустяки. Это не ранит больно.
Она собралась очень быстро.
– Я машину возьму пока, а из центра – верну. Это тебе – за гостеприимство.
– Не нужно, – выговорил он с трудом.
Таня взглянула на него в последний раз. В глазах у доктора было смятение. Что-то обрывалось для него с такой болью, что его темные глаза сделались черными.
– Прощай! – она пошла к двери.
– Таня!
Похоже, больно было обоим. Он вдруг выхватил ее сумку и бросил на пол.
– Не мучь меня, – сказала она просто. – Ты уже сказал достаточно. Я поняла, что не нужна тебе. Выходит, я просто навязалась. Не стану это затягивать.
Он отступил.
– Я так люблю тебя, что… это меня с ума сводит! Я так боюсь тебя потерять, что сам прогоняю. Танечка! Ты не можешь меня любить. Я старый, некрасивый. Я женщинам никогда не нравился.
– А кому ты нравился? – Таня заинтересовалась.
– Я никогда не любил так, как тебя сейчас люблю. Я боюсь прикоснуться к тебе. Боюсь взглянуть в твою сторону. Мне кажется, что ты сделана…
– Из ветра, – кивнула Таня. – Я из ветра сделана. Мне это уже говорили.
Она подошла и обняла его.
– Чувствуешь ветер?
– Нет, не ветер…
Он привлек ее к себе и поцеловал. Про себя Таня улыбнулась. Чтобы решиться на активные действия, доктору нужна была серьезная встряска – с прощаниями, чемоданами и хлопаньем дверей. Теперь, когда ритм расставания еще не был утрачен, Виктор стягивал с нее одежду, одновременно увлекая ее к постели.
Таню, пожалуй, в этот раз ничего не могло разочаровать, потому что она прекратила напряженно думать о реакциях своего тела. Она пыталась только доставить ему удовольствие, отплачивая за его отчаянное признание. Но реакции пришли сами собой. Благо, патологически стеснительный в быту доктор в постели оказался вовсе не скромным, а вполне искушенным, опытным и зрелым мужчиной, способным отдать свое тело на нежное растерзание любимой женщине.
Таня пришла в себя только тогда, когда он спросил, не было ли ей больно. Ночь, начавшаяся скандалом и неожиданно вернувшая ей позабытую уверенность в себе, была уже на исходе.