Вопросы
Шрифт:
– Я не уверен, что ты не псих, – заметил ему Дим.
– Ну, заключение медкомиссии я тебе не покажу, тут ты прав.
Санаторий был заперт, но без охраны. Рига пошел к черному ходу, открыл дверь и провел Дима внутрь.
– Никто его не приватизировал в свое время, вот и зависло здание. А место удачное. Вроде и за городом, а вроде и рядом.
Они вошли в одну из комнат, и Рига включил свет.
– Я иногда тут бываю. Обжился...
– Может, приватизируем его? – предложил Дим.
– А деньги?
– Ну, немного денег у меня есть. Но действовать нужно быстро, чтобы к лету открыть здесь пансионат
Дим оглядел высокие сухие потолки. Не такое уж и убитое здание. Старой, но прочной постройки. Хотя, затрат, конечно, потребует.
Рига принес из машины бутылку коньяка. Разлил в пластиковые стаканчики и подтолкнул один Диму.
– Давай, за то, чтобы мы друг друга не боялись...
Дим выпил и снова взглянул на Ригу. Высокий, тонкий, совсем хрупкий без своей дутой куртки. Издали – вообще как девчонка с длинными волосами. Но кулаки у него крепкие, и рука не дрогнет, если придется спустить курок. И лицо у него странное... очень изящное, тонкое. Зеленые глаза под черными длинными бровями, прямой ровный нос, твердый подбородок. Нет в чертах мужской грубости, и овал лица удлиненный, выточенный. Что-то кельское в нем, скандинавское, вот только не хватает массы. Вместо этого его тело излучает что-то другое – холодную, сдержанную энергию толчка, удара, выстрела. И это пугает.
Рига присел на диван, провалившийся до пружин, и снова глотнул коньяку.
– Всегда с собой коньяк беру… и пиццу.
– Послушай, Рига. По твоим рассказам выходит, что ты мирно и счастливо жил раньше. А где ты драться научился? Водку пить? Дурью торговать? В университете своем?
– Нет, не в университете. Университет я экстерном за три года закончил. А потом решил воевать. А до этого даже в армии не служил. Но у меня в роду – все военные. Это, может, в крови было. И отец служил, и дед, и прадед какой-то – за царя. Они – за родину, а я – за деньги. Поехал в эту гребаную Чечню...
– В Чечню?
– Думаешь, Чечня далеко? Вот – Ростов, а там и Чечня, – Рига налил себе снова. – Я там «ваших-наших» не разбирал. Да и большинство не разбирало. Вообще те, кто там воюет – им дела до «ваших-наших» нет.
– Значит, за горцев? – понял Дим.
– За горцев. Мы им оружие возили. Один рейс – и тысяча баксов в кармане. Но выдержать это, знаешь... Самое тяжелое – ни хрена непонятно. Все черные, ночью машину тормозят – кто они такие, на чьей стороне, о чем говорят – догадывайся, как можешь. Ну, я потом стал догадываться. Дольше всех продержался. Правда, и пострелять пришлось. Думал, что все равно на войне человеком останусь. И остался бы, если бы выбираться оттуда не пришлось. Тогда уже все равно было, кем я останусь, только бы живым...
Рига помолчал и долил в стакан.
– А вернулся – туда-сюда, машина, девки, клубы, хату купил, диван там, такое. Вот, у Флипера потусовался – и деньги закончились. Ну, Флипер говорит – давай, подсоби мне. А мне дико было стоять на месте с дурью в карманах. Хотел в охрану пойти – тоже самое, только без дури и без денег. Ну, и согласился.
– Значит, из-за денег все-таки?
– Так сейчас даже сортиров бесплатных нет, – отрезал Рига.
– А мог бы детишек латыни учить. Со всей твоей интеллигентной утонченностью...
Рига усмехнулся.
– Думаешь, я интеллигент? Я убийца. А латынь – она уже мертвая,
Дим не знал, засмеяться или заплакать. Так жутко вдруг сделалось от его рассказов и от коньяка, что показалось, рассвет вообще никогда не наступит.
Но постепенно небо сделалось серовато-розовым, а потом стало бледнеть. Над водой поднялось солнце, прочертив на сероватой глади алую дорожку. Изумительно красиво стало вокруг.
– Забыл тебе сказать, – Рига оглянулся на Дима. – Это уникальное место. Коса. Солнце будет подниматься из моря и садиться в море, как на острове.
Дим вышел на берег и осмотрелся. Вдали, у торгового порта в сгустившемся утреннем тумане таяли силуэты кораблей. Впервые море было так близко, что Дим смог потрогать его рукой. Вода была ледяной.
– Летом здесь будут туристы, – сказал уверенно.
Рига сунул руки в карманы брюк и пожал плечами.
– Как скажешь. Лишь бы не всплыл никто.
Больше всего Таню удивляло то, что Илона все-таки любила детей. Презирая Выготцева, она не переносила ни капли своей ненависти к нему на Марину и Кольку. А Таня часто ловила себя на том, что его дети ей противны. Может, действительно, Илона находила в них и свои черты, а Таня не находила ничего.
Поэтому, когда Илона в конце мая собралась на Канары, решила взять с собой и малышей.
– Пусть дети хоть на чистую воду посмотрят...
– Да, ладно, – отмахнулся Выготцев, – ничем у нас не хуже. Вон на берегу какой комплекс отгрохали. И еще не все – бары туда лепят и казино.
– Очень надо детям казино! – фыркнула Илона.
Таня тоже не заинтересовалась. Но Выготцев продолжал радоваться:
– Вот, и мы станем курортным центром. Дискотеки, клубы, аквапарк. Правда, детишек там не будет. Там все по-взрослому. На широкую ногу. Меня пригласили на торжественное открытие. На банкет полстолицы приедет. Вся столичная тусовка…
Теперь Илона хмыкнула:
– И кто, интересно, это все строит?
– Нашелся какой-то. Дмитрий Стрельцов. Никто его не знает.
– И откуда деньги? Скопил три пенсии? – поддела Илона.
Выготцев пожал широкими плечами.
– Ему едва тридцать. Известно, откуда деньги в таком возрасте. Криминал.
Илона невесело улыбнулась.
– Завидую ему. Молодой, богатый. Полберега скупил. А некоторые в тридцать лет партвзносы платили и пукнуть боялись. Сходила бы с тобой на открытие, да лучше поеду. На островах воздух чище, а то ты на старости лет весь город загазовал...
Таня хихикнула.
С Илоной они уже давно стали подругами, и теперь оставаться одной с Выготцевым Тане не хотелось. Илона поняла ее.
– Ну, взяла бы и тебя, Танюха, но кто-то должен моего благоверного спать укладывать. Он же сам и носки не стащит. Или в ванне утонет, чего доброго. Ты тут... следи.
Таня пообещала. Май выдался сухой и горячий. Город заполнили туристы-дикари, которые вели себя соответсвенно: хамили, мусорили и плевали на раскаленные тротуары.
Таня затеняла окна и включала кондиционеры. Охранники то и дело таскали газировку из холодильника, и она уже не чувствовала себя хозяйкой даже в отсутствие Выготцева.