Вопросы
Шрифт:
Рига усмехнулся.
– Давай в этом городе летний карнавал организуем или фест, или протянем через него нефтепровод, если тебе мало популярности...
Дим не улыбнулся.
– Фест, кстати, неплохая идея. Туристов надо привлечь чем-то новым.
– Солнце устарело?
Оба прищурились на старое солнце. Дим закурил, и дым, смешанный с солнечными жаркими лучами, показался розоватым и душно-горячим.
– Ты куда вчера пропал? – спросил вдруг Дим, вспомнив, как неожиданно Рига исчез вечером, оставив его одного со столичными
Рига сел на песок и стал смотреть на кроткие волны с маленькими гребешками пены. Пляж был пуст, а солнце в зените. Гости «Фортуны» вели преимущественно ночной образ жизни...
– К Выготцеву ездил, – произнес Рига.
– К кому? – Дим поперхнулся розоватой струйкой дыма.
– К Выготцеву, – повторил Рига. – Смешной у него дом.
Дим бросил сигарету и сел рядом.
– Смешной?
– Странно он живет: жена, двое детей, Таня...
– Я не хочу говорить об этом, – оборвал Дим.
Рига замолчал.
– И что? – спросил Дим через секунду.
– Ничего. Скучная у него жизнь. Смешная и скучная. Ему бы внуков растить, а он едва отцом стал. И внуков, конечно, не дождется, и дочку замуж не выдаст. Целыми днями – в делах, без отдыха. А дома – вся эта кутерьма. И он привык так...
– Ты в его фан-клуб записался? – не понял Дим.
Рига еще помолчал.
– Нет. Я ради нее приезжаю... Ты знаешь, как она смеется? Она сначала по сторонам посмотрит, а потом – тебе в глаза... А у тебя – мурашки по коже...
– И что ты у него делаешь? – перебил Дим по-прежнему недоуменно.
– Ничего такого. Вчера в карты играли. Я не в первый раз у него. И Илона уморительная. Возьмите, говорит, меня в ресторан певицей. Взобралась на стол и запела. А тут ее малой входит – мать на столе отплясывает. Он быстро сообразил: «А мне можно?».
Рига засмеялся.
– Да, весело проводите время, – Дим сплюнул на горячий песок.
– Говорю же: смешной он. Он мне поначалу не понравился – до потери пульса. А теперь – нет. Жалкий он, эгоистичный, пуп земли, типа, но плохого в нем – ничего нет. Обычный старикан. Эксцентрик такой.
– А она что? – вдруг прямо спросил Дим. – Рада?
– Э, нет. Не рада. Илона мне рада. А она сторонится меня, и к Выготцеву прижимается. Но это вопрос времени. Я хочу забрать ее оттуда. Привыкнет ко мне пускай. Не может быть, чтобы ей хотелось всегда быть со стариком. Сдохнет же он – рано или поздно. Она, знаешь... она как ребенок. Она за него прячется. Считает, что виновата, что грязная. Но она ребенок совсем – она ничего никогда с ним не чувствовала, кроме отвращения.
– Это она сказала?
– Нет. Этого никто не сказал. Это у нее в глазах. Я сразу понял, что что-то здесь не то...
Рига еще посмотрел вверх на солнце.
– Что-то здесь не то. Я хочу научить ее жить, чувствовать, любить, наслаждаться… Если ты от нее отказался.
Дим молчал. Рига оглянулся и увидел его совершенно желтое, как песок, лицо.
–
Дим поднялся, отряхнул брюки.
– Ничего. Не будем больше говорить об этом. Поставим точку. Я не могу тебе запретить бывать у нее или спать с ней. И если ты продолжишь, мы не будем стреляться на дуэли. Но и друзьями не будем. И слушать твои рассказы о том, какая она, что она чувствует или чего не чувствует, я не буду. Мне этого не нужно. Ясно?
Рига тоже поднялся, гордо вскинув голову.
– Я твоего разрешения и не спрашивал! Если все так серьезно, что же ты... не делаешь ничего?
– Делаю. Я живу дальше.
Вдруг Дим снова увидел себя на рынке, а этого длинноволосого парня – перед отделом канцелярских товаров. Ситуация расслоилось. Исчезли и песок, и солнце, и море. Повеяло обманчивым холодом непостоянной весны.
Непонимание вернулось, словно они и не были вместе так долго, словно не возводили эти стены и не топтали этот песок, словно не прикрывали друг друга на стрелках, не пили вместе и не гуляли с женщинами.
Ничего этого не было. Была только холодная, ветреная весна, только встреча на рынке двух совершенно чужих людей, только беспокойный взгляд Риги. А может, и этого не было. И сейчас они увиделись впервые – два незнакомых человека, никогда не шедших друг ради друга на преступление, не сделавших друг другу ни малейшей уступки.
– Ты не можешь все разрушить! – сказал Дим в отчаянии.
– Не приказывай мне! – бросил Рига в ответ.
У Риги холодный зеленый взгляд. От этого взгляда меркнут солнечные лучи, замедляются приливы волн, и слова теряют всякий смысл. Остается только напряжение, сила тока или еще что-то из физики, что пронизывает пространство и не дает ни тому, ни другому развернуться на сто восемьдесят и уйти.
Хочется вернуться в горячий летний день, в розовый дым, в тень от «Фортуны» на песке, но как это сделать? Кажется, этого нет больше.
Дим попытался отсчитать время назад, и пока считал, время ушло еще дальше.
Наконец, Рига встряхнул волосами и улыбнулся. И все разом пропало: и зыбкость, и воспоминания, и уходящее в песок время.
– Ладно, Дим, – Рига взглянул ему в лицо. – Никакой проблемы нет. Это просто треп. Жара накрыла.
Дим поспешно кивнул.
– Да, жара. И на счет феста – хорошая идея. На следующий год – стопудово...
И оба отвернулись друг от друга. «Следующий год» показался заоблачно-нереальным. Дим закрыл лицо черными очками и пошел к ресторану, а Рига снова упал на песок и взглянул, не зажмуриваясь, прямо на солнце. Сияет старенькое солнце, дарит свое тепло тем, кто намного моложе него и не вправе тягаться с ним в постоянстве и прочности. Оно-то будет здесь на следующий год. Оно само и есть следующий год и музыкальный фест. Оно – сплошная музыка лучей.
Рига закрыл глаза. И нет никакого солнца. И нет никакой музыки – только холодная чернота.