Вор
Шрифт:
— Все хорошо. Я позвоню тебе позже, хорошо?
— Калеб… — начинает она.
Я перебиваю её.
— Сосредоточься на том, чем сейчас занимаешься. Мы поговорим вечером.
— Хорошо.
Я первым кладу трубку и опускаю голову. Иду по заполненному тротуару, едва различая что-то перед собой. Мой разум ухватился за её голос, или, может, её голос уцепился за мой разум. Я все ещё слышу его. И знаю — что-то случилось. Я не уверен, что смогу справиться со всем этим. Эстелла стоит на первом месте, но не думаю, что смогу сделать это без Оливии. Она нужна мне.
Ной
Я жду, когда он начнет говорить. Мне, на самом деле, нечего ему сказать.
— Я говорил тебе держаться от неё подальше, — произносит он.
Я облизываю губы, наблюдая за этим бедным сукиным сыном. Он напуган. Это видно во всем.
— Это было до того, как ты оставил свою жену в одиночку разбираться с преследователем.
Он разминает шею, прежде чем поднять взгляд.
— Сейчас я здесь.
Мне хочется рассмеяться. Сейчас он здесь. Словно это нормально — быть женатым и появляться, когда самому захочется.
— Но не для неё. Этого ты об Оливии не знаешь. Ей не нужно, чтобы кто-то о ней заботился. Она сильная. Но если ты этого не делаешь, она двигается дальше. Она двинулась дальше. Ты облажался.
Глаза Ноя вспыхивают.
— Не говори со мной о моей жене.
— Почему нет? Потому что знаю её лучше? Потому что, когда ты уехал в свою чертову поездку, а ей нужна была помощь, она позвонила мне?
Мы одновременно встаем. Бармен видит переполох и ударяет кулаком о стойку. Бутылки вокруг него гремят.
— Эй! Сядьте или выметайтесь отсюда, — говорит он. Этот парень просто огромный, поэтому мы садимся.
Мы успокаиваемся, или думаем, что успокаиваемся, или что там мужчины делают, когда готовы выбить всё дерьмо друг из друга. Я уже собираюсь уходить, когда Ной наконец-то произносит.
— Однажды я был влюблен в девушку так же, как и ты в Оливию, — признается он.
— Запомни, где остановился, — перебиваю я его. — Если ты был влюблен так же, как и я, тогда ты бы не был с Оливией. Ты был бы с этой девушкой.
Ной улыбается, но улыбка не касается глаз.
— Она умерла.
Чувствую себя мудаком.
— Почему ты рассказываешь мне это?
— Подумай о том, что ты делаешь, Калеб. Она больше не твоя. У нас обязательства друг перед другом, и, как ты сказал, я облажался. Мы должны работать над тем, что у нас есть, но без тебя, появляющегося каждые пять минут и вызывающего у нее ностальгию.
Ностальгию?
Его высказывание о ностальгии сильно меня разозлило, я решаю играть низко.
— Итак, вы собираетесь завести ребенка...
Шок, отразившийся в его глазах, говорит о том, что я задел его за живое.
Я сжимаю телефон между пальцами, пока смотрю на него в ожидании ответа.
— Это не твое дело.
— Она мое дело. Нравится тебе это или нет. И я хочу ребенка от неё.
Не знаю, почему он не ударил меня. Я бы себя ударил. Ной — классный парень. Он проводит рукой по щетине, в которой много седых волосков, и допивает виски. На его лице нет никаких эмоций, поэтому не могу сказать, о чём он думает.
— У моей сестры был кистозный фиброз, — говорит он. — Я ходил с ней в группы поддержки. Там я встретил Мелису. У нее тоже была эта болезнь. Я влюбился в неё, а потом наблюдал, как она угасает. Она не дожила до 24 лет. Сестра ушла через 2 года. На моих глазах умерли две женщины, которых я любил. Не хочу приводить в мир ребенка, которому, возможно, передастся этот ген. Это не справедливо.
Я заказываю виски.
Пытаюсь избавиться от головной боли. Всё становится гораздо сложнее, чем минуту назад, и последнее, чего бы я хотел, — сочувствовать этому парню.
— Чего хочет Оливия? — не знаю, почему спрашиваю это у него, но могу думать лишь о том, как звучал её голос по телефону. Что она собирается мне сказать?
— Она хочет спасти то, что у нас есть, — отвечает он. — Прошлой ночью мы встретились, чтобы это обсудить.
За годы, проведенные с Оливией, я испытал так много видов боли. Худшая была тогда, когда я зашёл в номер отеля и увидел упаковку от презерватива. Это была ревность, разрывающая на части. Я подвел её. Пытался защитить, а она хотела саморазрушения, и я не мог её остановить, хотя любил её очень сильно. Сравниться с такой болью могла лишь та, когда я пришел в её квартиру и обнаружил, что она снова меня бросила.
То, что я ощущаю сейчас, возможно, гораздо хуже. Она уходит от меня, и у неё есть на это полное право. Нет ничего, чем я мог бы морально оправдать её побег ко мне от своего брака. Ной прав, но это не означает, что я собираюсь это принять.
За последние несколько месяцев мы узнали друг друга как взрослые, занимались любовью как взрослые, смотрели друг на друга как взрослые. И Оливия может отрицать это, пока её высокомерное лицо не посинеет, но мы взаимодействовали как взрослые. Как она может снова уйти от меня? Мы любили. Мы любим.