Воробьиная ночь
Шрифт:
— Коля, взлетели, — раздается голос Славы Балабана. — Откуда — не знаю.
Останин просил его время от времени прослушивать эфир на частоте военных, и вот — предупреждение.
— Понял… — он чертыхается про себя. — Засветки наблюдаешь? — это он уже о грозовом фронте.
— Сто двадцать.
— Ладно. Один раз ответь. И — все.
— Счастливо.
Останин тут же переключает частоту, но военные пока молчат. Он бросает взгляд на экран локатора. Снизу слева на его поле обозначилось темное пятно. Каспий. Ну, наконец-то, я тебя заждался. И Слава уже засветки видит. Значит, до фронта где-то километров двести. Эх, был бы чуть поближе. Вот, дьявол, началось. Ему бы еще минут двадцать-двадцать пять. Не вовремя. Но времена, как говорится, всегда несвоевременны.
Не поворачивая головы, он роняет:
— Взлетели истребители.
— Я понял. Плохо.
— Еще бы.
— Как скоро они нас обнаружат?
На детские вопросы десантничка потянуло? Да ты никак нервничаешь, приятель? Понятно, это не безоружным в спину стрелять. Тут дело уже пошло о собственной шкуре. А это всегда и для всех достаточно щекотливый вопрос. Даже для железно-каменных героев. Но им-то как раз проще. Хотя бы потому, что действительного положения вещей они так до конца почти никогда не представляют. На то они и герои. Того, кто знает и понимает, на подвиги как-то не слишком тянет.
Командир пожимает плечами. Дядя, когда рыбка клюнет? — что ответишь на такой вопрос?
Светает быстро, звезды гаснут, растворяется в небытие луна. Солнечные лучи, коснувшись верхних слоев облаков, заставляют их сверкать ослепительной белизной. Двойные батончики мороженого на креманке. Струнно перетянутые в талиях балеринки. Летающие снежные тарелки. Даже если вами управляют чужеземные пришельцы с квазимордами и десятипалыми когтистыми щупальцами, предпочитаю их своим. Снежные бабы, растущие в белых слонов.
— Скоро нам придется пересекать грозовую облачность, — говорит командир. — Мне нужно настроить локатор на верхний обзор и поглядеть, что творится вокруг.
— Настраивайте. Командир включает автопилот и медлит, изучая показания приборов. Не как в аптеке — как на самолете. Кое-чему и вы у нас могли бы поучиться. Вот так-то.
Он отстегивает ремни. Неаккуратно, друг-приятель-брат, неаккуратно. Взываешь о сочувствии и помощи, а палец на спусковом крючке, а дуло твоей дуры синхронно следует за моей печенкой. Некрасиво. Ну что ж, у каждого своя игра.
А ваша мама вас любила?
Командир поднимает столик, усаживается на место штурмана и окидывает взглядом приборную доску. Хотя управляться со штурманским хозяйством на практике ему почти не приходилось, все здесь знакомо и затруднений в обращении не вызывает. Первое — настроить радиокомпаса на Астрахань и Кизляр. С фиксированной настройкой возиться нет смысла — отнимает слишком много времени. Значит, плавная. Он устанавливает сначала на одном, потом на другом щитке необходимые диапазоны и подстраивает частоту. Надев наушники, включает телеграфный режим и прослушивает морзянку позывных: ти-ти… ти-ти-ти… ти…
Отлично. Теперь — локатор. Приподнять антенну, дальность — двести пятьдесят, режим «метео». Ого-го. Засветочки — дай Бог. Пол-экрана как корова языком слизнула. Не лишку ли даже для тебя, приятель? Ведь тут и мышь не проскользнет. А ну — масштаб сто двадцать пять… Останин едва сдерживается, чтоб не присвистнуть. Пожалуй, лишковато. Неведомый Бог явно грешит гигантоманией. К Иосифу бы Виссарионовичу тебя в напарники, а он, Останин, удовлетворился бы и меньшим. Вот так-то: попроси — тебе отвалят…
Он долго всматривается в бегущую линию разведки, хмурит брови. Засветки настолько мощные, что невольно вызывают спазм под ложечкой. И командир невольно думает, что, может, он напрасно понадеялся на фронт. Еще неизвестно, что лучше — вот этакая мерзость, истребители или террористы. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы представить, как обернутся дела, когда самолет влезет в эту мясорубку. Его мгновенно может вышвырнуть в стратосферу над грозовой наковальней, оставив без крыльев и оперения, или затянуть в шкваловый ворот и грохнуть о землю. Его может поразить разрядом. Его может…
Он склоняется к блистеру и смотрит вниз. Глухая накипь вдаль, до горизонта. Ну где ты, хоть одна сочувствующая, родственная душа? Отзовись, помоги!
Но выбора-то у тебя все равно нет.
Он сжимает зубы, устанавливает наклон антенны ноль и поднимается.
Он бросает взгляд в фюзеляж. Джафар, бортмеханик, второй пилот, Идрис. В том же порядке, в тех же позах — на сиденьях вдоль борта. Кавказцы поднимают на него ничего не выражающие взгляды и молчат. Бортмеханик ни на что не обращает внимания; глаза его уткнуты в пол, и его красноречивый нос опущен долу, как флаг разбитого полка. Второй пилот в упор и напряженно глядит на командира. Тот на мгновение задерживается у двери и сообщает безразличным, скучным тоном:
— Я понял. Минут через двадцать будем пересекать холодный фронт.
И так же скучно, безразлично отворачивается, проходя на свое место. Пристегивается и говорит Аслану:
— Пристегнитесь. Если начнется болтанка, вас бросит на штурвал и самолет спикирует. Двоих мне вас не вытащить.
Не выпуская пистолета из руки, тот щелкает замком ремней.
— Истребитель ПВО — борт 26678, ответьте!
Голос Балабана:
— Отвечаю.
— Вы — борт 26678?
В эфире повисает тишина.
— Борт 26678! Отвечайте!
В ответ — ни звука.
— Всем бортам, кроме 26678, - радиомолчание! Борт 26678 — отвечайте!
Все, даже отдаленные голоса, смолкают. Тишина. В кабине тоже никто не произносит ни слова.
Дождались.
Чтобы маневрировать среди грозовых очагов, ему, Останину, придется отключить автопилот и перейти на ручное управление. Он сразу же окажется намертво прикованным к штурвалу и педалям. А ведь нужно еще регулировать тягу двигателей, следить за оборотами турбин и температурой газов, положением машины, курсом.