Воробьиная ночь
Шрифт:
И все равно не успевает. Вернее, — неизвестно, потому что посреди этой взбесившейся стихии вряд ли кто-то смог бы сказать: не успел или поторопился, или лучше бы вообще ничего не предпринимал. Самолет пращой бросает вверх. И больше ничто его не стабилизирует — он вяло переваливается с крыла на крыло, с носа на хвост, как подхваченный вихрем лист. Рули ходят, как в вате, давления воздуха на них совершенно не ощущается. Командир протягивает руку к рычагам управления двигателями и посылает их полностью вперед.
Долгие две-три секунды кажется, что и это не поможет.
И все-таки за что-то зацепился. Вздрагивает. Турбины воют. Останин отдает штурвал от себя. И чувствует упругость воздуха.
Он переводит дыхание. Машина снова послушна рулям. Он бросает взгляд на высотомер: шесть тысяч. За каких-то пять-шесть секунд их подбросило на шестьсот метров!
В самолете стоит неприятный тонкий свист, и командир не сразу соображает, откуда он идет и что означает. Но тут же до него доходит.
— Второй, механик! По местам! Быстро!
Когда в кабину просовывается голова механика, он указывает на чеченца:
— Вышвырнуть и связать! Быстрее!
Михаил подхватывает и выволакивает Аслана, как котенка. С его-то силушкой… Останин бросает второму, уже занявшему свое место:
— Фюзеляж пробит. Кислородную маску!
И сам выхватывает свою и натягивает на голову. Но прежде, чем она занимает свое место, до командира доносится удушающий запах горящей изоляции.
— Бортмеханик!
Но тот уже и так в кабине.
— Проверьте, что горит.
Бортмеханик склоняется к щитку радиста.
— Отказ правого генератора!
— Отключить. Огнетушитель в кабину.
Механик щелкает выключателем и бросается в фюзеляж за огнетушителем. Через несколько секунд он появляется обратно. Спрашивает:
— Поливать? Дым шел из-за щитка.
— Отставить. Надеть маску. Всем осмотреться.
Все внимательно оглядывают кабину.
— Дым идет?
— Нет.
В это время раздается прерывистый зуммерный сигнал и начинает мигать лампочка: «Пользуйся кислородом».
— Механик, — говорит командир. — Пройдите в фюзеляж и осмотритесь. Если обнаружите дыры, попробуйте чем-нибудь заткнуть. — Вспомнив о недюжинных сообразительных способностях механика, он тут же добавляет: — Возьмите у чеченца из кармана мой нож и отрежьте от резинового коврика заплаты.
— Есть.
Бортмеханик исчезает в фюзеляже. Вскоре свист становится не таким пронзительным, почти стихает. Бортмеханик поднимается на свое сиденье и натягивает маску.
— Как там? — спрашивает командир.
— Заткнул три дыры. Но где-то еще есть.
— Ладно. РУД — сорок один.
— Сорок один есть.
— Чеченцы хорошо связаны?
Бортмеханик ухмыляется.
— Двоих вязал Гена, а я учился.
— Понятно. Не пришли еще в себя?
— Бородатый лупает глазами. Остальные в отключке.
— Ладно. Попробуем снижаться. Второй, держите управление. Вертикальная — десять метров в секунду. Курс… О, черт!
Он нажимает правой рукой на штурвал, кренит самолет и изо всех сил давит правую педаль: прямо по курсу перед ними тьму распарывает грозовой разряд. Ну вот и ну! Не молния — канат толщиной в руку.
Хорошо — глаза были закрыты, как раз моргнул.
— Второй, механик, видите?
— Второй — не вижу.
— Механик — плохо.
А у самого правую ногу просто перекорежило от боли.
— Держитесь, ребятки. Это пройдет. Механик, у меня с правой ногой непорядок. Посмотри, что там.
Механик склоняется.
— Тут у вас дыра в штанине, командир, и кровью заляпано. Резать можно?
— Режь.
Бортмеханик вытаскивает нож.
— Ага, уже лучше вижу, — сообщает он. — Гена, и у тебя пройдет. Так, сейчас…
Он распарывает штанину и гмыкает.
— Ну что там? — спрашивает командир, который не может оторвать взгляда от локатора.
— Вообще-то в ноге дырка, — сообщает тот, — но хорошая, командир.
— Хорошая?
— А вот еще бы сантиметрик правее, и я за вашу семейную жизнь гроша ломаного не дал бы. А так ничего, командир. Куда с добром.
Командир не знает — то ли ему выть от боли, то ли хохотать. Поэтому он приказывает:
— Сходи в фюзеляж, возьми в аптечке йод и бинт и перевяжи. — Он поворачивается ко второму. — Гена, как глаза?
— Уже видят.
— Бери штурвал. — Он смотрит на экран локатора. — Курс сто восемьдесят. Вертикальная пятнадцать.
Через десять-пятнадцать секунд:
— Курс сто семьдесят…
— Курс двести!… двести десять!… сто пятьдесят!… Вертикальная десять!
Вряд ли хоть одному вусмерть пьяному бичу выпадало выписывать такие зигзаги, как нам сейчас, думает второй пилот, выполняя команды Останина.
19
Рана перевязана, второй и бортмеханик на местах. На высотометре три тысячи метров.
— Горизонт! — командует Останин. Гена выравнивает самолет. Но это только так говорится — выравнивает. Машина идет словно по гигантским волнам, ее то подхватывает и несет вверх, то бросает вниз. Гена всеми силами пытается удержать самолет в равновесии, но ему это не удается. Он весь взмок. Самолет, того и гляди, сорвется на крыло, встанет на хвост или войдет в пикирование. Он весь дрожит от непосильного напряжения. Минину даже кажется, что он слышит, как скрипят и стонут лонжероны и потрескивают заклепки на обшивке.