Ворон
Шрифт:
Эти склоны хранили под западными своими стопами град Арменелос, к которому и стремился орел.
Древний центр Арменелоса еще лежал в синеватой дымке отбрасываемой склонами, но молодые предместья уже освещенные Солнцем сияли могучей сферой радужных красок, хотя были там цвета в основном — синий, белый, солнечного злата, да еще того цвета, которыми ласкает наши очи лес в апреле, когда пробуждаются листья.
Ах, Арменелос! Город столь же прекрасный, как и окружавшие его, созданные Валарами земли. Теперь уже не строят таких городов…
Орел
Белокрылый посланец Манвэ уселся возле фонтана, созданного из единого алмаза, и изображавшего владыку вод Ульмо; который, сидя в своей колеснице, правил дельфинами. Странным казалось, что они застыли, что они, изваянные как живые, не двигаются. Из приоткрытых ртов дельфинов били родниковые струи, и с прохладным звоном падали в бассейн, по краям которого сидели, устремлялись в небо, или выгибали шеи мраморные лебеди.
Орел Манвэ прильнул к одной из струй, как требовал то древний обычай (каждый гость дворца должен был испить из фонтана, который заложил первый из Нуменорских королей Тар-Миниатар).
Из под колонн, где в прохладных тенях тянулись таящие какие-то дивные красоты галереи, к орлу уже шли люди, а впереди всех человек, который, даже не будь на нем легкой златистой короны — и был бы он во рванье — все равно выглядел бы властелином Нуменора — в каждом движении этого, почти двухметрового человека, такая была сила душевная, что, казалось, выпусти из этого тела дух, и он обхватит могучим сиянием всю эту землю.
Тар-Минастир — двенадцатый правитель Нуменора, или, как его звали «Корабел» — гордый и мудрый правитель, протянул в знак приветствия навстречу орлу могучие руки, и громогласно молвил:
— Приветствую тебя, слуга Манвэ!
Еще до того, как могучий голос Тар-Минастира пронесся по внутреннему двору — один юный нуменорец был разбужен мягким шелестом крыл пропевших в воздухе. Он проснулся сразу: широко распахнул темные свои глаза, устремил их навстречу картине, которая растянулась по высокому потолку — лебединая стая летящая среди златистых облаков. У юноши было длинное лицо, высокий орлиный нос, густые черные брови, и тоже густые, темно-каштановые волосы. Когда он спал, лицо его было предельно напряженным, подрагивающим — как только распахнул глаза, так и залилось оно сильным страстным светом.
Юношу звали Альфонсо, и был он сыном адмирала Нуменорского флота — доблестного Рэроса.
Он положил узкую, с очень длинными пальцами ладонь себе на лоб, немного поморщился,
— Что за дурной сон сегодня привиделся, право, даже и не знаю…
Ему редко снились дурные сны (как и всякому нуменорцу) — ну, а если уж и снились — он старался побыстрее про них забыть; да и зачем, право, их вспоминать. Но этот сон он не хотел выпускать — было там, среди непонятного и мрачного, что-то очень важное. Сон еще витал где-то рядом, за него можно было ухватится. Альфонсо показалось, что златистые облака, средь которых летели лебеди, как-то потемнели, заклубились — да, да — вот оно!
Виденье из сна: черные облака, с кровавыми жилами, и нет ни земли, ни неба — только серый туман, между этими исполинами. А еще трещал гром, не вольно, а как пленник в клети.
Все ближе, ближе они — вот взметнулся огненный буран, от которого заболели у Альфонсо глаза. С мукой летел он все дальше, и где-то на грани сознания ужасался: «Да что ж это за сон то такой? Да разве ж бывают такие?..»
Вот огромный, должно быть с целый мир, ревущий, выбрасывающий огнистые, многометровые гейзеры водоворот; он помнил, как его стремительно затягивало туда, как он отчаянно пытался вырваться, но его усилия были ничтожны. Потом — черный провал, какая-то бездна, не ведавшая от сотворения мира ни лучинки света, ни ясного слова.
Вот увидел он длинные и прямые, златистые волосы, подул ветер несущий запахи трав, запели птицы; зазвенел ручей, а вот и голос девичий — она с великой страстью вещала ему что-то и дрожь пробивала Альфонсо от этого гласа (хотя слов он и не понимал)…
Слова, слова — юноше почти удалось понять их — и что-то гораздо более страшное, чем огненный водоворот, и темная бездна было в них, но… тут раздался глас Тир-Минастира: «-Приветствую тебя, слуга Манвэ!» — и видение, распалось в туманные стяги.
Несколько мгновений он еще испытывал раздраженье от того, однако, немного погодя, это прошло — ведь, сон то уже и не казался ему столь значимым….
Вот он потянулся, быстро вскочил, стремительно одел темные брюки, темную шелковую рубаху, коричневый жакет — Альфонсо предпочитал всем иным цветам темный — ведь, по его мнению, темный был самый сосредоточенным, творческим светом.
Альфонсо был худ, жилист; и плавные его, ловкие и стремительные движенья говорили о немалой силе. Даже среди нуменорцев он был очень высок, и разве что Тар-Минастир превосходил его в росте.
Вот он подлетел к окну, выглянул во двор, где король беседовал орлом, рядом стоял писчий, и заносил на длинный лист каждое произнесенное и орлом слово.
Альфонсо негромко присвистнул:
— Вот так гости! Сегодня у нас намечался тройной праздник — похоже, что решили устроить его четверным… Ладно послушаем, что говорят…
Не трудно было разобрать и объемистые слова орла, и звучные, гордые ответы Нуменорского короля:
— Владыка Ветров велел мне облететь Среднеземье; и рассказать тебе, О Владыка Дарованной Земли.