Ворон

Щербинин Дмитрий Владимирович

— Нет — вот ты поможешь мне по хозяйству. Я, конечно, понимаю — тебе поскорее с ними познакомится хочется, да мне — тоже… Еды-то сколько надо на такую ораву! Один этот «медведь» чего стоит…

Через некоторое время, они хлопотали со сковородками, варили в котле грибной суп, выправляли измятый гномом яблочный пирог, да, при этом, еще пытались расслышать, о чем велся оживленный разговор в гостиной. Над всем, конечно, словно большой, медный котел, верховодил бас медведя; но, когда говорил эльф — его голос обволакивал бас медведя; звенел над ним, точно звездопад над густым, медовым озером. Но говорили на каком-то не знакомом ни хоббиту, ни Туору языке.

— Побыстрей бы уж с этой едой управиться — не терпится мне их послушать! — в сердцах восклицал Фалко.

— А ты бы мне рассказал пока, какого именно гостя встретил, да как это было.

— Ну,

ладно — дело так было. Вчера утром отправился я в очередное путешествие; собрал мешок с едою, даже старый меч, который мне в наследство перепал — прихватил я с собою. Ведь, я то надеялся уйти недели на две, перейти по Южному мосту, на западный берег Андуина, ну а там — на восток, на восток. Надеялся, даже, до Серых гор добраться. Чтобы не встретится ни с кем, да еще на вопросы их не отвечать, вышел я в предрассветный час… До южного моста часа за два дошел, и было еще тихо-тихо; только недавно первые петухи прокричали. Из Охранной нашей башни, как полагается — храп; а у входа моста — цепь ржавая перетянута — зачем она, спрашивается, когда каждый перебраться может? Только я к этой цепи подошел, глядь — а с западного берега этот гном идет. Гномы, сам знаешь — у нас редкость; пройдут, бывало, большим отрядом — по каким-то своим делам торопятся, на нас даже не взглянут, не остановятся. А этот-то один идет — я сразу приметил, что уставший он до такой степени, что едва на ногах держится. Лицо посеревшее, осунувшееся; нос его длиннющий — как огурец висит — только борода в порядке — ах, да еще топор за спиной блестит — таким топором раз треснешь — дуб перерубишь. Удивительно, как он еще под его тяжестью не падал. Ну, он подошел ко мне и тихо так спрашивает: «Это что ж за земля такая?» — Я ему: «Вестимо — Холмищи. Самое большое и единственное поселение хоббитов» — он и просиял: «Хоббиты?! Так ведом мне ваш народец! Я то думал — где бы остановится, передохнуть с дальней-то дороги; где перекусить..» — И я с радостью пригласил гнома в свой дом, ведь — это же так здорово — услышать истории о странствиях; хоть узнать, что в мире творится, а то живем — как на острове! Пошли мы ко мне домой, а гном мою котомку заметил и спрашивает: «А куда ты собрался?» — «Погулять, по белу свету походить. Быть может, до самых Серых гор дойти». А он тогда молвил: «Тогда еще лучше, что мы встретились. Сейчас любые походы опасны. По дорогам движутся вражьи силы — вылетит на тебя стрела — ты и не поймешь, что случилось…» Я его стал расспрашивать, что за «вражьи силы», да он раззевался, пообещал у меня дома все рассказать. Привел я его, стал завтрак готовить, а он зовет меня и говорит: «Будь же добр — дай мне перо и бумагу» Я его просьбу выполнил; ну он там по листу пером заскрежетал, да так быстро, словно за ним погоня. Ну — я через плечо ему заглянул — ничего там не разобрать — не язык, а сплошные закорючки. Вот письмо было закончено; он положил его в футляр, да как свиснет: «Карштак!» Тут в комнату, чрез открытое окошко, влетел ворон, которого я еще и раньше приметил — он, пока мы к холму моему шли, все вокруг нас перелетал, да еще раз на плечо этому гному сел. Так гном к его лапе футляр привязал, на ухо ему что-то шепнул, да в окошко то и выпустил… Я ему говорю: «Давай теперь покушаем, и расскажешь мне, откуда ты» Но гном тут только рукою махнул, да и спрашивает — где ему поспать можно. Что ж я его в спальню отвел, на свою кровать положил…

— Вот так да! — усмехнулся Туор. — Ведь, он проснуться в любую минут мог!

— Теперь то я и сам понимаю, что — мог и, даже — проснулся. А тогда вспомнил я одну старую книгу, в которой сказано, что богатыри, после ратных подвигов, спят по три дня. Вот я его за богатыря и принял… И вид у него был такой изможденный, что тут, казалось, не трех, а и тридцати дней не хватило бы… Ладно, сам вижу — глупо поступил. А, хотя… не пошел бы к березе — тебя бы не встретил — кто знает — может, не ты бы сейчас ужинал, а — тобой, под темным кустиком; а олень был бы тебе хорошей приправой!

— Вечно вы, хоббиты, болтаете!

— Ладно — ужин готов, а гости заждались.

И вот, вооружившись деревянными подносами, отправились они в гостиную. Это была большая, вырытая по всем хоббичьим обычаям зала, в которой даже и «человеку-медведю» было просторно — вот, разве что, сидел он не на стуле, а прямо на деревянном полу.

Темным деревом были обиты и стены, и потолок. В очаге потрескивало пламя, высвечивало большие настенные

часы, которые показывали половину первого. Возле часов, все крутился гном, причмокивал губами, открывал крышку, трогал какие-то рычажки, и при появлении Фалко, торжественно изрек:

— Наша работа. Гномья.

Фалко повел носом — густо пахло медом. Тут только хоббит увидел, что «человек-медведь» держит пред собою большую лохань наполненную этим золотистым напитком. Он протянул ее Фалко:

— Не мог же я придти без угощения…

Его прервал гном:

— А где же яблочный пирог?!

— Сейчас, сейчас! — засуетился Фалко, который остановился было за столом, оглядывая эту компанию (ведь, подобной ей, хоббитские холмы отродясь не видали!).

Через полчаса ужин был расставлен на столу, в камин подложены дрова, а кое-кто занимался поглощением пищи. Особенно отличался в двиганье челюстями гном — это он полностью съел яблочный пирог, три тарелки супа, а, также — полностью жаренного гуся. После этого, он выхватил из ручищ «человека-медведя» жбан с медом, осушил его наполовину, вытер бороду, и уже тогда спокойно принялся прихлебывать пиво, извиняясь:

— Уж знали бы вы, сколько я в дороге без еды, без ночлега пробыл — еще б не так на еду набросились.

— Давайте, кстати, представимся. — предложил златокудрый эльф, и, поднявшись, молвил. — Имя мое Эллиор, родом я из Ясного бора, но отсюда, до моего дома, если идти прямиком на юго-восток — две недели.

— Я Мьер, — поднялся «человек-медведь». — Мой дом в трех днях ходьбы — среди жужжанья пчел мои хоромы!

— Наконец — я Глони, — представился гном — лишь слегка приподнялся, и с чувством выполненного долга плюхнулся на место.

Настала очередь представиться Фалко и Туору. Когда представился последний, раздался звон колокольчиков, — в тех часах, что висели над камином, открылись резные дверки, выдвинулась подставка, а на ней — маленький, рыжий гном и наковальня. Совсем как живой, окинул этот гном собравшихся, взмахнул кувалдочкой и ударил по наковальне: «Бам!» — один час ночи: гном еще раз осмотрелся, после чего убрался восвояси.

— Наша работа. — еще раз похвалил часы Глони.

— Да, да — мне они перешли в наследство от прадеда, а он был большим любителем путешествовать. У меня и книги, им привезенные есть… Хотя, самая большая коллекция книг — у Бродо-звездочета. Так вот — он и в Казаде Думе побывал — научил нас выращивать грибы…

— Да, да. — закивал Глони. — У нас, у световых колодцев выращивают и грибы, и иные плоды — однако, лучшую еду поставляют нам эльфы Эригиона.

— …Так вот, в знак дружбы, гномы и подарили моему прадеду эту, как они сами ее называли — «игрушку».

— Конечно, игрушку. — добродушно усмехнулся гном. — Зачем она? Каждый, кто чувствует Солнце и Луну, в точности может сказать, и какой сейчас час. Ну а их чувствуют все создания, кроме всяких орков и троллей.

— Кстати, о троллях. — вмешался Эллиор. — Ведь, именно о них хотел ты нам поведать.

— Конечно же! 0 выкрикнул Глони. — Я, ведь, просто хотел, перед тем, как о мрачном говорить вспомнить о добром. Ладно — слушайте. Через три дня, как и было условленно, мы должны были встретится в доме у Мьера. Я возвращался от Северных кряжей, шел осторожно…

— Да уж — сейчас без осторожности тяжело придется. — вздохнул Мьер.

— И вот — дней пять назад, слышу впереди страшный хохот, ругань, удары; да еще пламя ревет. Ну — я кустами пополз — смотрю: был, видно, какой-то небольшой городок. Теперь — одни развалины дымятся. А среди развалин орки ходят — награбленное в обозы тащат. Стал я внимательнее вглядываться. Смотрю — с севера, все новые и новые вражьи толпищи подходят. На поле, что рядом было, ставят огромные черные навесы, и под навесы те — троллей сгоняют. Вы же знаете, как губительно для них солнце.

— Да, да! — обрадовался, что может блеснуть знаньями Фалко. — Я в книге читал: чуть только коснется их солнечный луч, и они в камень обращаются.

— Так и есть. — подтвердил Глони. — Они из камни были созданы, и живут только волшебством, ну а солнечный свет их истинную сущность высвечивает. Бояться солнечного света и орки — ведь, их сердца тоже из камня, и при свете дневном — слабеют, с превеликим трудом бьются. Ну, так, стало быть, на чем я остановился?.. Ах да — смотрю: на поле все больше и больше этих тварей набивается; да там не только орки да тролли, а и такие твари, о которых и мы гномы позабыть успели. Например — паук, который больше медведя, да тьму вокруг себя ткет.