Воронцов
Шрифт:
Летом 1836 года М. С. Воронцов объезжал на корвете «Ифигения» восточное побережье Черного и Азовского морей. В Керчи губернатор Таврической губернии А. И. Казначеев представил ему А. А. Бестужева. Вот что узнал Воронцов, беседуя с Бестужевым во время плавания с ним на корвете.
Как участник восстания декабристов, А. А. Бестужев был приговорен к 20 годам каторги, сокращенной вскоре до 15 лет. С 1827 года он жил на поселении в Якутске. В 1829 году Бестужев обратился к И. И. Дибичу, назначенному главнокомандующим русской армией в войне с Турцией, с просьбой разрешить ему «вступить рядовым под знамена», которыми тот указывает «след к победам». «Ищу не выгод и отличий — ищу только случай пролить кровь мою за славу Государя и с честью кончить жизнь, им дарованную, чтобы на прахе
В ответ на эту просьбу Николай I приказал: «Александра Бестужева определить рядовым в действующие полки Кавказского корпуса, с тем, чтобы и за отличия не представлять к повышению, но доносить только, какое именно отличие им сделано»26. Однако вопреки приказу императора в 1835 году Бестужев стал унтер-офицером, а в 1836 году за храбрость в сражениях был произведен в прапорщики.
После встречи с М. С. Воронцовым Бестужев написал своему брату: «Граф Воронцов взял меня летом больного в Керчи и принял участие в моей судьбе»27. Участие заключалось в том, что М. С. Воронцов передал А. X. Бенкендорфу ходатайство Бестужева о переводе его на службу «по гражданской части» и поддержал эту просьбу. В ходатайстве Бестужева говорилось, что он страдает «от пагубного влияния знойного климата в Гаграх на здоровье, расстроенном уже от несчастий и военных трудов», и что он стремится «быть полезным отечеству и употребить досуг на занятия словесностью»28. К ходатайству М. С. Воронцов приложил свое представление о назначении Бестужеву жительства в Керчи «с употреблением на службу при тамошнем градоначальнике для сношения сего города с Черноморским и Закавказским краем». И добавил: тем более, что Бестужев обладал обширными знаниями об этом крае.
Николай I написал на докладной записке А. X. Бенкендорфа: «Мнение графа Воронцова совершенно неосновательно; не Бестужеву с пользой заниматься словесностью: он должен служить там, где сие возможно без вреда для службы. Перевесть его можно, но в другой батальон»29.
А. А. Бестужев, узнав об отрицательном ответе на его ходатайство, написал Михаилу Семеновичу: «Чем лестнее было внимание Вашего Сиятельства, чем отраднее участие Вашей истинно высокой души, тем большим прискорбием поразила меня весть, что я не могу горячим усердием и всеми усилиями нравственных сил доказать преданность мою к Престолу и признательность за отеческое представительство Ваше <…> Мой долг утешительный, священный долг благодарности Вам, Граф, за желание блага, как бы за исполнение желаний; и я надеюсь, что благодарность эта переживет меня <…> Не могу однако ж исторгнуть из моего сердца надежды: когда-нибудь служить под благотворительным начальством Вашим — это надежда жизни моего сердца!»30
М. С. Воронцов сообщил Бестужеву, что он ходатайствовал перед командиром Отдельного Кавказского корпуса бароном Г. В. Розеном о переводе его в другое место. А в полуофициальном письме к Розену просил того «о благосклонном принятии участия в просьбе господина Бестужева».
А. А. Бестужев был прикомандирован к Грузинскому гренадерскому полку, с которым участвовал в военной экспедиции Розена на мыс Адлер. В ожесточенной схватке с горцами Бестужев погиб. При обмене горцы не выдали его тело. Оно так и не было найдено.
Пытался помочь М. С. Воронцов и С. Г. Волконскому, Хотя в прошлом тот немало интриговал против него. В начале 1840 года Михаил Семенович отправил письмо А. X. Бенкендорфу, в котором просил передать Николаю I его ходатайство о переводе декабриста С. Г. Волконского из Сибири на Кавказ. В ответе Александра Христофоровича говорилось: «Вследствие ходатайства вашего сиятельства на счет переселения Сергея Волконского из Сибири на Кавказ, имею честь сообщить вам, что сколь бы охотно я ни желал содействовать исполнению сего, дабы сделать угодное вам, милостивый государь, и удовлетворить просьбу достойного Николая Николаевича Раевского, но я считаю невозможным представлять о сем Государю Императору; потому что подобная милость не была еще оказана никому из осужденных вместе с Волконским лиц, и переселение из Сибири на Кавказ его Волконского, который находится в числе главных политических преступников, неминуемо
Александр Христофорович не стал передавать ходатайство Михаила Семеновича императору. Он заранее знал, что ответ будет отрицательным, и не хотел навлечь на друга новое обвинение в защите «государственного преступника».
Декабрист Н. И. Лорер получил в 1837 году разрешение «загладить свои политические увлечения» военной службой на Кавказе. В конце 1841 года он получил отставку и наконец-то стал свободным человеком. Правда, ему был запрещен въезд в обе столицы, и он продолжал оставаться под наблюдением местного начальства.
Весной 1842 года Лорер приехал в Херсон, а оттуда отправился в Одессу. «Я съездил в Одессу, — писал он, — чтобы одеться в гражданское платье. Граф М. С. Воронцов был тогда там генерал-губернатором Новороссийского края. Граф меня знал лично в Варшаве, когда мы возвращались из-за границы, в 1815 году, и я почел своим долгом представиться ему. Адъютант его Суворов представил меня графу в его кабинете. Внимательный, ласковый старик спросил меня, чем может быть мне полезным, и требовал, чтобы я всегда лично к нему обращался с моими просьбами. Граф был тип вельможи и обладал европейским образованием, каким в то время немногие из наших сановников пользовались»32.
Как видим, М. С. Воронцов, рискуя навлечь гнев императора, охотно оказывал помощь тем, кто находился под подозрением у правительства.
Глава XVIII
ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ И ИНЫЕ ЗАБОТЫ
М. С. Воронцов был необычным генерал-губернатором. Трудно назвать какую-либо сторону жизни новороссиян, которую бы он обошел своим вниманием.
Большая часть населения генерал-губернаторства и области занималась животноводством, в частности разведением овец, дававших грубую шерсть. Стремясь содействовать более быстрому развитию тонкорунного овцеводства, Михаил Семенович выписал на собственные средства из Испании и Саксонии овец соответствующей породы. Вскоре высокосортная тонкорунная шерсть стала теснить в российском экспорте грубую шерсть. Кроме того, генерал-губернатор способствовал развитию коневодства (у него был и свой конный завод), шелководства, виноградарства и садоводства (он приобретал в европейских странах и в Армении виноградные лозы и черенки фруктовых деревьев лучших сортов, затем размножал их в своих питомниках и раздавал бесплатно всем желающим). В Китае для Воронцова были закуплены несколько чайных кустов. Он стал также инициатором расширения плантаций табака, хотя сам не курил и не любил курящих.
Усилия генерал-губернатора увенчались успехом. К 1851 году в трех губерниях Новороссии насчитывалось около 50 тысяч фруктовых садов, более 30 тысяч виноградников, до 70 тысяч огородов и баштанов (бахч). Было посажено около 12 миллионов лесных деревьев, 81 миллион виноградных лоз, 11 миллионов фруктовых деревьев, более 7 миллионов тутовых деревьев.
В 1828 году в Одессе было учреждено Императорское Общество сельского хозяйства Южной России. Первым его председателем стал М. С. Воронцов, а секретарем А. И. Левшин. Общество поощряло отличившихся в садоводстве и лесоводстве, награждая их деньгами и медалями. Так, например, одесский купец Иван Рубо посадил за три года на своей даче (участке земли) 250 тысяч кустов винограда и создал школу из 120 тысяч кустов, посадил 10 тысяч фруктовых деревьев, 79 тысяч лесных деревьев, засеял 40 десятин земли семенами фруктовых и диких деревьев. За это он был награжден золотой медалью на Анненской ленте для ношения на шее.
М. С. Воронцов знал, что Англия закупает за границей в большом количестве льняное семя, и предложил местным торговцам отправить в Англию на продажу российское семя. Уже в 1832 году англичане купили у россиян 45 тысяч четвертей семени. Четверть льняного семени стоила на 2 рубля серебром дороже четверти пшеницы. Выгода от выращивания и экспорта льняного семени была очевидна.
Развитие сельскохозяйственного производства привело к тому, что если прежде десятина земли в Новороссии стоила 10 копеек, то теперь за нее стали давать 10–20 рублей.