Вороний мыс
Шрифт:
На тоне управились быстро. Сдали порожняк, завели буксир на груженые прорези, поели ухи, досыта запили ее зеленым калмыцким чаем и отправились в обратный путь.
Снова рокотал мотор и вздымались под носом буруны. Теперь, когда шли с грузом и против течения, берега тянулись невыносимо медленно, и иной раз часами надоедливо маячил какой-нибудь матерый карагач, стоящий на береговом угоре.
К ночи пал ветер, развел на реке волны и притащил тучи, просыпавшие мелкий, как пыль, надоедливый дождь. С полубака
Едва в иллюминаторы пробился рассвет, Ивашин вышел на палубу и поежился от промозглого ветра.
— Идите в рубку, Игорь Петрович! — пригласил капитан. — Вишь, как распогодило. Прорези течением сносит, а тут еще волна расходилась. Лопнет буксир, хлопот не оберешься.
Иван Трофимович сноровисто крутил штурвал, и глаза его посверкивали остро и зорко, вглядываясь в ненастную пелену, закутавшую реку. Навстречу то и дело выплывали размытые силуэты буксиров, за которыми темнели громадины груженых барж и тупоносых плашкоутов, возникали белесые призраки быстроходных пассажирских теплоходов, совались чуть не под нос тени вертких баркасов. «Метеор», выскочивший из туманной пелены, пролетел всего метрах в пяти от прорезей.
— Куда тебя черт несет! — испуганно крикнул Усик, поспешно перекладывая руль, чтобы держаться поближе к берегу со своими неповоротливыми прорезями.
Пугающе выли сирены, мигали тусклые огни бакенов, трепыхались едва различимые флаги отмашек. Кисель дождя лишал видимости. Иван Трофимович, наверное, не глазами, а чутьем угадывал фарватер, примечал тревожные мигалки на мелях, буруны на перекатах и створные знаки.
— Огневку бы проскочить, — обеспокоенно сказал он. — Худое место… Мель на мели и заворот крутой. Ветром в корму ударит, прорези начнет мотать. В общем, гляди в оба на этой Огневке и оглядываться не забывай… Василий, как там у тебя!
— Чисто! — глухо, как из погреба, откликнулся матрос. Он сидел на носу впередсмотрящим, с головой укутавшись в брезентовый плащ, топорщившийся на сгибах. — Можно ходу прибавить! Плетемся, как черепахи! Давай полный, кэп!
— Ладно, не торопись… Прытко бегают, так часто падают!
На Огневке — широком мелководном разливе, порыв ветра сбил прорези и стал заносить их вправо, где белесой гривой вскипали буруны. Иван Трофимович приказал убавить буксирный трос и скомандовал полный ход. Корпус «Жереха» натужно задрожал, но ветер тащил прорези к бурунам.
— Прибавь еще, Максимыч!
Капитан не крикнул, как всегда, коротко и отрывисто, а сказал в медный раструб переговорной трубы напряженным, спотыкающимся голосом.
— Сколько можешь прибавь!
Дрожь корпуса стала гуще. Мотор заклокотал на самой высокой ноте, кидая горячую силу на поршни и шатуны.
Руки Ивана Трофимовича хватко уцепили штурвал и расчетливо начали выворачивать руль. Прорези удалось провести в нескольких метрах от наката, кипевшего на косой отмели.
Потом снова мотало
Наконец, осилив стремнину вылетающей из-за поворота реки, «Жерех» оказался под защитой берега, подмытого половодьем до отвесной крутизны.
— Одолели вроде холерную Огневку!
Иван Трофимович стянул с головы берет, тыльной стороной ладони вытер пот со лба и попросил у Игоря закурить.
— Самое муторное место на реке. Довелось мне три года назад здесь на мели куковать. С неделю мытарились, пока на чистую воду выбрались… Теперь спокойнее пойдем. Может, еще к сроку и домой поспеем…
И тут произошло неожиданное. Сначала Ивашин ничего не понял в необычной тишине, свалившейся на буксир. Услышал шелест дождя на крыше рубки, свист ветра в такелаже, хлюпанье слабо закрепленного фала.
Потом сообразил, что не стучит мотор.
— Максимыч, что там у тебя! — крикнул капитан и торопливо вывернул руль так, что течение стало прибивать буксир к берегу.
— Что стряслось?
Дизель отчаянно взревел, оглушительно выстрелил кольцами синего дыма и снова замолчал.
В рубке было слышно, как внизу лязгает что-то металлическое и неразборчиво ругается механик.
— На винт намотали, не иначе, — упавшим голосом сказал Иван Трофимович и швырнул в окно недокуренную сигарету.
Зорко всматриваясь в приближающийся берег, капитан расчетливо и точно перебирал штурвал, целясь к матерому карагачу, высившемуся на кромке глинистого, в узких промоинах трехметрового откоса.
— Василий, чалку готовь!
Матрос сбил с головы островерхий капюшон и повернулся к рубке белым, испуганным лицом.
— Да поворачивайся же ты, гладкий черт! Приставать будем… Вон, к карагачу примеряйся!
Василий махом скинул неуклюжий дождевик, ухватил трос и застыл на носу, приготовившись к прыжку.
— Вот так, ладно… С кручи не сорвись!
— Не сорвусь, кэп… За меня не беспокойся! — с веселым азартом откликнулся матрос.
Едва буксир коснулся берега, Василий стремительным прыжком оказался на откосе и мгновенно закрепил трос за карагач.
Течение тут же прижало буксир и прорези к глинистому увалу.
— Приехали! — сердито сказал Усик и снова попросил у Игоря сигарету. — Прикатили, значит… Хорошо зацепиться успели, а то вынесло бы на Огневку — и беда была. За милую душу могли буксир гробануть и сами концы отдать. На воде живем, не знаешь где, где найдешь, где потеряешь… Василий-то, прямо олимпийский чемпион по прыжкам!
Потом собрались на корме, промокшие и злые, и ежась на ветру, стали соображает, что делать дальше.
Клокотал вода, била прорези, заплескивала на обрыв, подмывая глину. Рыжие клинья ее с глухим уханьем сваливались с кручи. Вода на мгновение мутнела, жадно заглатывала добычу и снова принималась наскакивать на вековую преграду берега.
Перегнувшись через борт, Усик минут десять шарил багром под кормой.
— Так и есть, намотали, — хмуро сказал он. — Развели в реке настоящую помойку, валим что попадет, а потом сами же и чухаемся… Верно говорят, что не плюй в колодец… В воду теперь надо лезть!