ВОРОНКА
Шрифт:
Алексей давно проглотил пирожное и забыл про остывающий кофе. Он, не отрываясь, смотрел на Машу, ловя её глаза. Кружились бумажные снежинки, танцевали гирлянды, нежность заволакивала Алексея как ласковое море, и перехватывало дыхание.
– Ты чего, Лёша?– осеклась Маша и глянула ему прямо в глаза.
Алексей молчал - его уже не было, он утонул в этой бездонной Вселенной.
– Лёша! Леша, ты где?– ласково спросила Маша.
– Ау!
–
– Ага! Красавица писаная!– ухмыльнулась Маша и тут же опустила глаза. – Лёша, ты меня смущаешь.
Дверь магазина приветливо хлопнула за ними, выпуская на мороз новую партию запахов: "С Новым Годом! С новым счастьем! Заходите ещё". На улице зажглись фонари, медленно закружились хлопья мокрого снега. Машина рука вновь уютно устроилась у Алексея в кармане, говорить ни о чём не хотелось.
Они прошли банк, кафе, рядом с которым толстая женщина ещё продавала горячие пирожки. Сзади остался "Детский мир", как ни странно, там тоже ещё было немало покупателей.
А в сквере было пусто, аллейки уже покрылись снегом. Снег лежал на елях, помнящих Алексея с детства. Снег укрывал тонким слоем ступеньки, и они вновь казались юными. Снег лежал на голове, эполетах и носу Лермонтова, грустно и понимающе смотрящего на предпраздничный город.
Снег лежал всюду.
- Лёша, а ты знаешь, с тобой очень легко молчать, - сказала Маша, проводя пальцем по заснеженной ограде ступенек.
– Спокойно и уютно.
- А я думал, это потому что от меня редко что умное услышишь.
– Болтун!– улыбнулась Маша.
– Это тоже есть. А что у тебя в сумке?
– В какой сумке?– сделал большие глаза Алексей.
– А, в сумке? И что же у нас в сумке? В сумке у нас шампанское.
– Полусладкое?
– Полусладкое!
– Что же ты молчишь? Вот партизан! Давай его выпьем!– Маша вытащила руку, подбежала к скамейке у фонтана и стала сметать снег. – Надо обязательно выпить и загадать желание.
Алексей подошёл, стал помогать сметать снег. Снег был липким, сметаться не желал, оставлял на скамейке маленькие лужи и льдинки.
– Да ну её к чёрту,– засмеялась Машка, - что мы старенькие? Давай стоя. Как алкаши!
– Желание дамы закон!– усмехнулся Алексей, открывая бутылку.
– Держи стаканы, алкашка.
– Только ты со стрельбой открывай, чтоб пробка в небо полетела,– потребовала Маша.
Алексей открутил проволоку и, изображая страшный испуг, стал вытаскивать пробку. Машка нетерпеливо повизгивала, держа в каждой руке по бумажному стаканчику. Бутылка тихонько хлопнула, выплеснув лёгкий дымок. Пробка осталась у Алексея в руках.
– Холодная, зараза! Надо было потрясти,– Алексей с досады запульнул пробку в пустой фонтан.
– Да ладно, не расстраивайся! Я пошутила. Вообще-то я боюсь, когда стреляет,– Машка передала второй стаканчик Алексею.
– За что будем пить?
– За Промокашку?– спросил Алексей.
– Шучу, шучу! Давай за этот год - за 1974-й. Это был замечательный год, это был лучший год в моей жизни - ведь я познакомился с тобой. За лучший год!
– За лучший год!– повторила Маша.
Шампанское обожгло холодными пузырьками горло. В голове немного зашумело. Алексей наклонился и тихонько поцеловал Машу в губы. В голове зашумело сильней. Он обнял Машу свободной рукой - удивительно, какая она оказывалась тоненькая, если обнять. Машины руки легли ему на плечи, и он замер и даже престал дышать, погружаясь щекой в гладкую прохладу её кожи, в томительное беспамятство.
Сверкали праздничные гирлянды над мостом и проспектом Ленина, бегущая реклама на гостинице "Чайка" поздравляла всех с Новым годом, и тихо напевала невидимая за гранитной оградой Сунжа: " Michele ma belle...Michele ma belle.. [3] ".
– Маша, Ма-ша,– прошептал Алексей, - ты что решила?
Маша вздохнула, потёрлась щекой и взглянула на него из-под опущенных век. Мгновенно мир закружился, зашатался, сворачиваясь в точку. Алексей наклонился, и касание губ распороло тьму ослепительной молнией.
3
"Мишель", Битлз.
– Боже!– прерывисто прошептала Маша. – Как первый раз, на балкончике.
Прижалась к Алексею, чмокнула его в подбородок, отстранилась:
– А шампанское у нас ещё есть?
Алексей наполнил стаканчики и вопросительно взглянул в сверкающие глаза.
– Что? Что такое? А-а, я что-то должна была решить. А насчёт чего....Забыла, - она лукаво улыбнулась.
– А всё ты, Воронцов, виноват - слишком сладко целуешься.