Ворошилов

Кардашов Владислав Иванович

19 июля сделана и такая запись: «Вечером, возвращаясь с позиции у Смордва, на лугу один из ординарцев заметил лошадиную голову, торчащую из колодца. Я предложил С. М. Буденному вытащить лошадь, которая оказалась живой. Торчала одна голова. За уши, за гриву с большим трудом мы извлекли серенькую, небольшую, но хорошенькую лошадку. На ногах стоять не могла, поддерживали некоторое время руками. Вероятно, была в воде не менее 6–8 часов. Через 5 минут, взятая на чом-бур, поплелась за нами извлеченная буквально из пасти смерти наша маленькая лошадка. Это может служить минимальной компенсацией лошадиной породе за ее беззаветную и величайшую службу нашему делу. Кстати, лошадей гибнет у нас много, а пополнение ниоткуда не поступает…»

23 июля командование фронта изменило

задачу Конармии. Теперь директива требовала от нее, разгромив дубно-кременецкую группировку противника, овладеть после стремительного рейда районом Львов — Рава-Русская и выбросить передовые части для захвата переправ через Сан в районе Сенява — Перемышль.

Новая задача была нелегкой. Польские войска, оборонявшиеся на сильно пересеченной местности и использовавшие окопы и укрепления, созданные здесь во время мировой войны, стремились задержать буденновцев. Бои были исключительно упорными, и лишь 26 июля Конармия заняла Броды. После этого ей пришлось выдержать встречное сражение с войсками 2-й польской армии, намеревавшимися разгромить красную конницу. Намерения этого они исполнить не смогли, но продвижение Конармии на Львов замедлилось. Броды несколько раз переходили из рук в руки.

После беспрерывных боев и маршей, продолжавшихся уже два месяца, общее состояние Конармии было таково, что 4 августа ее командование сочло необходимым сообщить в штаб фронта: «В последний период боев в Дубно-Бродском районе противник сосредоточил не менее четырых пехотных и трех кавалерийских дивизий и, прорвавшись к нам в тыл, парализовал подвоз грузов. Дивизии почти не получают хлеба и фуража, крайний недостаток в боеприпасах. Люди питаются картошкой и зелеными яблоками… Лошади настолько изнурены, что не в состоянии даже отгонять разъедающих их кожу мух… РВС Конной с полным сознанием ответственности заявляет, что, каковы бы ни были политические задачи дня, но Конармия свыше сил сделать ничего не может…» Однако комфронта 6 августа потребовал «с неослабной энергией выполнять боевую задачу по ликвидации львовской группы противника».

Прямой связи со штабом фронта не было, и Ворошилов в тот же день выехал в Бердичев, откуда имелась возможность переговорить с РВС фронта, проинформировать его о положении в армии. Кроме того, надо было позаботиться, чтобы тыловые армейские учреждения ускорили переброску боеприпасов и продовольствия. В результате разговора Ворошилова с начальством Конармии была предоставлена кратковременная передышка.

Возвратился к товарищам Ворошилов 10 августа с важными новостями: Конармию передавали в состав Западного фронта. Но пока она оставалась в прежнем подчинении. 12 августа была получена очередная директива: «Конной армии в самый кратчайший срок мощным стремительным ударом уничтожить противника на правом берегу реки Буг, форсировать реку и на плечах бегущих остатков 3-й и 6-й польских армий захватить город Львов».

Таким образом, задача оставалась прежней, и с 13 августа дивизии Конармии приступили к ее выполнению. На следующий день 11-я кавдивизия овладела Бродами, 16 августа был форсирован Западный Буг, и к вечеру передовые части армии находились в 15 километрах от Львова.

Противник сопротивлялся чрезвычайно, небывало упорно, и каждый шаг вперед доставался конармейцам после тяжелого боя в пешем строю. Бронепоезда поляков, маневрируя вокруг большого города, вели плотный огонь. Боевые самолеты враги, которых у него благодаря французской йомощи было немало, сбрасывали бомбы и обстреливали кавалерию с воздуха.

Буденный и Ворошилов все эти дни были непосредственно в боевых порядках частей, атакующих Львов. Они видели, с каким воодушевлением рвались вперед их бойцы, какие потери они несли. 19 августа красные части достигли старых фортов крепости Львов, расположенных в 7–8 верстах от города. С трех сторон красные кавалеристы охватили его. Невооруженным глазом Ворошилов отчетливо видел купола львовских соборов. Казалось, еще одно усилие — и Львов будет взят.

В 21 час 15 минут 19 августа Буденный и Ворошилов получили директиву нового начальства. Командующий Западным фронтом M. H.

Тухачевский предписывал Конармии немедленно прекратить бои под Львовом и сосредоточиться в районе Владимир-Волынский — Устилуг, чтобы затем наступать в тыл ударной группировке противника.

Можно по-человечески понять Буденного и Ворошилова: после нескольких недель упорных боев их войска были так близки от Львова, огромный успех был совсем рядом. Поэтому они в телеграмме Тухачевскому попытались доказать необходимость продолжения боев за Львов и его захвата. Но командующий Западным фронтом подтвердил свою директиву. Утром 21 августа Конармия отошла за Буг.

Что же произошло, что заставляло командование Западного фронта снять Конармию из-под Львова и перебросить ее в северо-западном направлении?

С 13 августа войска Западного фронта начали операцию по овладению Варшавой и в тот же день заняли Радимин, что всего в 25 верстах от польской столицы. И здесь, как и под Львовом, успех красных войск казался близким и несомненным.

Тревога охватила правительства буржуазного Запада. Что будет, если красные разгромят армию Пилсудского, возьмут Варшаву, Львов и революция распространится на Польшу? Что произойдет, если Красная Армия выйдет к границам Германии? Положение в ней очень неспокойно: забастовки, демонстрации, восстания… А Венгрия? Революцию здесь удалось задушить, но кто может поручиться, что она не вспыхнет вновь, как только кавалеристы Буденного в шлемах русских витязей появятся в Закарпатье? Да и в самих странах-победительницах очень уж тревожно, трудящиеся открыто демонстрируют свои симпатии к революционному народу России. В страхе за свою судьбу правительства Запада начинают действовать.

Они посылают в Польшу своих советников и инструкторов, в изобилии снабжают польскую армию оружиэм и боеприпасами, оставшимися от мировой войны; они угрожают Советскому правительству открытой интервенцией, если оно не остановит свои войска и не начнет переговоры.

И в этот момент на советско-польском фронте наступает изменение обстановки: сумев задержать красные войска, белополяки под Варшавой переходят 16 августа в наступление, и армии Западного фронта не могут его остановить.

Причины поражения Красной Армии под Варшавой многообразны и сложны. Несомненно, следует учитывать усталость красных войск, их потери и малочисленность, отрыв от баз снабжения, ошибки командования и чрезмерность задач, поставленных столь ограниченным силам; надо помнить о Врангеле, вылезшем из Крыма и грозившем повторить поход Деникина; не нужно упускать из вида и некоторый политический просчет: настроение польского населения и соответственно польских солдат не было уж столь благоприятным, как это тогда изображалось «ультрареволюционерами» из окружения Троцкого. Польскому политическому и военному руководству при помощи националистических лозунгов и угрозы нового «порабощения» удалось в значительной мере сдержать, нейтрализовать революционные настроения рабочих и крестьян Польши.

Но была и еще одна причина отступления красных войск, пожалуй, самая главная, и ее тогда же указал Ленин: «…нам не хватило сил довести войну до конца. Но нужно помнить, что наши рабочие и крестьяне были разуты и раздеты, но они шли все-таки вперед и преодолевали такие трудности и воевали при таких условиях, при каких не приходилось воевать ни одной армии во всем мире» [30] . Страна была необычайно, небывало изнурена шестилетней войной, сначала империалистической, затем гражданской, и эта последняя отнюдь еще не кончилась. Вести в таких условиях внешнюю войну и рассчитывать на ее успех было бы нереалистично. Поэтому Советское правительство, все время изъявлявшее желание покончить конфликт мирными средствами, 17 августа 1920 года, немедленно по прибытии польской делегации в Минск, вступает в переговоры.

30

В. И. Ленин.Полн. собр. соч., т. 41, с. 353–354.