Ворота Сурожского моря
Шрифт:
Лишь где-то к середине работы он понял, что начал понемногу привыкать к вони и к виду истерзанных русских тел. Гарх тоже морщился, но терпел молча. Хорошо, цепи на кандалы ставили не толстые, и они сбивались одним крепким ударом.
Братья-близнецы, освободившись, предложили казакам свою помощь, но Семка решительно отправил их наверх – и так тесно, да и зубило у Гарха только одно. Наконец, последний невольник, скинув звякнувшие оковы, медленно побрел к лестнице.
– Ну, слава Богу, справились, – Половин быстро закинул инструмент в суму, и Семка спешным шагом направился следом за ним к выходу.
Над головой плыли туманные облака, закрывая чуть просвечивающееся сквозь них солнце полупрозрачной пеленой. Порванный парус громко хлопал на ветру, словно стрелял пистоль. Палуба опустела, только лужи крови и раздетые трупы татар, сваленные в кучу, свидетельствовали о гремевшей недавно битве. Семка продышался, выгоняя из легких запах человеческих испражнений. Увидев казаков, замахал рукой, поторапливая, перебросивший одну ногу через борт Косой.
Только казаки спустились по веревочному трапу в струг, как последний казак – Ратка Иванеев – выскочил из трюма каторги, словно ужаленный. Глухо протопав по скользким ступеням, бегом бросился к борту. Ему помогли спуститься, и несколько багров тут же оттолкнулись от судна.
В струге стало тесно. В носу высилась горбом наваленная куча трофеев и одна самая маленькая пушка, на корме в ногах у рулевого разместили еще две более тяжелые пушки, рядом выстроились ящики с ядрами. Невольников распределили по лодкам, и они, полураздетые, в разодранных рубахах и в штанах с огромными дырками, изможденно улыбались казакам, еще не веря в освобождение. Здесь же восторженно оглядывались, стараясь не мешать рассаживающимся казакам и стесняясь собственного запаха, юртовские близнецы.
– Ну, чаво? – Иван Косой, рассевшийся на мешках с зерном, оглянулся с носа лодки. – Проковырял?
– Готово. Оседает.
Все обернулись, даже гребцы ненадолго перестали работать веслами. Каторга медленно погружалась. В отверстие, пробитое Раткой, сейчас хлестала морская вода. Судно уже оседало на корму.
Казаки скинули шапки, провожая вместе с уходящим под воду кораблем и своих погибших товарищей, оставленных на палубе. Таков обычай. У погибших в море – водяная могила.
– Ну, будя, – скомандовал Иван, – царство небесное казакам нашим. Поднажмем, ребята. К вечеру надо быть на Дону.
Шапки вернулись на головы, и весла с силой ударили по волнам. Казаки кинули парус. Слабый ветер хоть немного, но помогал гребцам. Струги быстро набрали ход.
Казаки спешили и без понуждений атамана. Все понимали, как важно скрыться в прибрежных лиманах с добытым в бою товаром. Любой залетный турский корабль легко вычислит по добру и освобожденным пленникам в лодке, зачем казаки выходили в море. И тогда уже не отстанет, пока не погибнет сам или не уничтожит струги.
Разогнавшиеся лодки летели над зелеными волнами, словно хищные чайки, высматривающие добычу в пенной воде. Семка, вместе с другими казаками махая веслами и раскачиваясь на лавке в такт движениям, думал, что струги их братьев-запорожцев – «чайки» – не случайно назвали в честь этих морских птиц. Казаки точно уловили схожесть и характер.
В походе гребли по очереди, от этой работы был освобожден разве что атаман, устроившийся сейчас на носу в обнимку с турецкой пушкой. Разжиться артиллерией перед походом на Азов – это удача! «Верно говорил собака Кудей-паша. Мало у казаков артиллерии. А та, что есть, не возьмет толстых стен Азова, калибр не тот. Но вот если все в целом взять: казачью смекалку, а про нее у татар сказки детям рассказывают, умение воевать, тут никто не поспорит – любой враг знает, как крепка сабля в казачьей руке. А это хоть где полезно – хоть в поле, хоть на зубцах крепости. Да пушки, какие есть, все рядком выстроить, да еще тугой опыт того же деда Черкашенина, что помнит, как казаки помогали Ивану-царю Казань брать. Все это вместе и поможет вражину одолеть», – незаметно кивнув своим мыслям, Иван поднял глаза.
По холодному небу бродили стаи потрепанных облаков, постепенно собираясь в огромные темные войска. Солнце пряталось за их непроглядными щитами, ветер холодил вспотевшие бока. Брызги волн, разрезаемых форштевнем, долетали даже до кормы. Волнующееся море все выше подкидывало перегруженный струг. Погода портилась, казаки с тревогой всматривались в чернеющее небо. Атаман, прикинув скорость лодок, надеялся, что успеют достичь мелководья до того, как буря разыграется в полную силу.
Есаул Рынгач, поежившись, вытер ладонью соленые капли на загорелой шее и вытянул из-под банки [35] мешок с трофейными продуктами. Заметив, как некоторые освобожденные невольники сглотнули слюну, улыбнулся. Крепкие пальцы ухватили завязку. Быстро распотрошив турский мешок, он разложил рядом гору черствых кусков. Невольники как один уставились на хлеб, блестя голодными глазами. Татарчонок медленно вытянул руку к ближайшей лепешке. Один из близнецов также неспешно перехватил ее и вернул на место. Тот, по-птичьи дернув шеей, сглотнул.
35
Лавка на судне.
Рынгач, прижимая к груди, разломал хлеб на скибы [36] . По одному бережно раздал в протянутые руки бывших невольников. Гребцы хватали жадно, еле сдерживаясь, чтобы не проглотить зараз. А потом, смущенно поглядывая по сторонам, быстро жевали. Близнецы и тут выделились. Семка заметил, как они, выпрямив спины, неторопливо приняли хлеб из рук есаула и как медленно двигались челюсти, тщательно прожевывая каждый кусок. Можно было только представить, каких усилий стоила им эта неспешность.
36
Куски хлеба.
Заметив, как едят их товарищи, несколько казаков устыдились собственной поспешности. Космята, Семка запомнил его по разбитому лицу, и еще один парень, высокий с впалыми щеками, стеснительно поглядывая на соседей, сдержали себя. Теперь они ели медленно, стараясь сохранить каждую крошку в ладони. Про себя Семка хмыкнул: «Гордые ребята. Наша, казачья порода». Доев, первые пленники попросили пить. Есаул вытащил из-под перекрытия на носу курдюк с водой.
Семка, выбирая моменты между гребками, окликнул близнецов:
– Эй, юртовские.
Оба обернулись с полными ртами:
– Ты нас, чо ли?
– Вас, вас, кого же еще? Чьи вы да откель будете-то, парни?
Они переглянулись, словно взглядом договариваясь, кто будет отвечать.
– Лукины мы, – ближний закинул слежавшуюся прядь волос назад. – Я Валуй, а брат – Борзята, низовые мы.
Загоруй усмехнулся:
– Быстрый, сто ли?
– Ага. Он быстрый, я сильный.
– Быстрый и сильный, как вы в полон-то умудрились попасть?
Разговором заинтересовались остальные казаки. В струге стало тихо, замолкли товарищи. И даже Косой вытянул шею с носа струга, прислушиваясь.