Ворота Сурожского моря
Шрифт:
Где-то здесь уже рубился Косой, но сразу его не увидал. Турок под ним не двигался, и Загоруй резво подскочил. Через борта со всех сторон прыгали остальные казаки, сразу включаясь в рубку. По лицу Семки текла кровь, чья – разбирать некогда. Вытер ладошкой залитые глаза, рука бездумно выдернул пистоль: прямо на него с криком и поднятой саблей летел здоровый турка. Почти не целясь, спустил курок. Пространство впереди затянуло пороховым дымом. Промахнуться с такого расстояния – это надо суметь. Враг, выпустив скользнувшее по палубе оружие, с разгону грохнулся на спину. Прокатившись на лопатках, замер у ног казака. Семка уже смотрел дальше – у будки в центре каторги, потрясая черным чубом и скаля зубы, рубился с двумя турками атаман. В одной руке сжимал саблю, в другой – нож. Загоруй, выхватив из ножен клинок и сделав шаг вперед, как на сборах по тыкве, махнул турку по шее. Рука сопротивление плоти почти не почувствовала – Семке было знакомо это ощущение. Голова упала под ноги и откатилась по неровной дуге. Тело рухнуло в следующий миг. Тут же, проткнутый саблей атамана, рядом свалился второй враг.
Сражение кипело на каждом клочке уже мокрой от крови палубы. Густо тянуло гарью и порохом, где-то в стороне громко тянул одним тоном – молился, что ли? – невидимый турок. Казак крякнул, и молитва прекратилась. Раскатисто звенела сталь, яростно ухали глотки бойцов, кто-то, скорей всего, мучительно раненый, пронзительно верещал за мачтой. Аккуратно опустив на доски очередного мертвого врага, Семка аккуратно развернулся. У противоположного борта трое турок, прижав к самым доскам, свирепо атаковали Муратко Рынгача. Тот отбивался из последних сил. Хотя Семка хорошо знал друга и его приемчики, скорей всего, притворялся. Враг, увидев, что противник слабеет, может расслабиться и без должной защиты кинуться в атаку. Муратке это как подарок.
– А вот сис вам, а не чигу голопузого [29] , – Семка одним прыжком преодолел расстояние до крайнего врага и, не колеблясь, воткнул острие сабли в дергающуюся спину. Не до благородства – друг в опасности. Выдернув оружие из валящегося турка, он прыгнул вперед. Второго успел прикончить Рынгач, последнего запуганного врага, бестолково закрывшегося двумя руками, рубанули одновременно. И разом развернулись.
Бой затихал. Казаки добивали последние очажки сопротивления. Несколько турок, испуганно оглядываясь, тянули руки вверх. Станичники хватали их за воротники и толкали к корме. Семка знал – пленных брать не будут, места в стругах дай бог чтобы гребцам-христианам хватило, и совершенно спокойно относился к тому, что сейчас должно произойти. Не казаки начали эту войну, а коли так, не взыщите.
29
Прозвище донцов, живущих выше по течению, от низовых казаков.
– Зря полез, – пробурчал Муратко. – Я бы и сам осилил.
– Это троих-то?
– А чего нам трое? Было бы пятеро, тогда бы и подходил.
– Ладно, не жадничай. Куркуль нашелся…
– Сам ты…
У борта, прижимая к груди покалеченную руку, покачивался на коленях знатный турок в дорогом халате, похоже, сам Кудей-паша. Нервно подергивая пустой головой, он искоса поглядывал на возвышающегося рядом Косого. Белоснежный тюрбан, украшенный алмазами и сбитый атаманом, валялся рядом. Предосторожность не лишняя – в его складках можно спрятать не только флакончик с ядом, но и нож.
Иван, приставив к голове пленного пистоль, махал рукой казакам, подзывая. К нему подбежали трое. Он кивнул, указывая на нижнюю палубу. Понятливо качнув головами, бойцы бросились вниз. Там и ценный груз, и невольники, ожидающие от казаков освобождения. Муратко и Семка, не сговариваясь, рванули туда же. Кудей-паша обреченно опустил взгляд.
Простучав чоботами [30] по короткой дробине [31] , они оказались в подпалубном помещении. Низкий потолок заставил пригнуться. В полутьме маячили спины других казаков, пробирающихся через поперечные крепления судна. Дохнуло смрадным запахом человеческих испражнений и пота давно немытых тел. Казаки невольно задержали дыхание. Грязные невольники, прикованные к низким лавкам, по три с каждой стороны, хватали казаков за руки. Горящие надеждой глаза на исхудавших лицах светились, как угольки, в сумрачном отсеке. Самый крайний – молодой парнишка, худой, с выпирающими ребрами и ключицами, ухватился за рукав Семки.
30
Вид сапог с коротким голенищем и каблуком.
31
Лестница.
– Дяденька, отпустите нас. Мы из юртовских казаков, с Дона.
Семка замер, с состраданием рассматривая парня. Широкие когда-то плечи выпирали острыми холмиками костей, обтянутых кожей в струпьях. Пальцы на руках – тонкие и грязные. И сам он, весь перепачканный жиром и каким-то маслом, чуть ли не светился насквозь. Длинный светлый волос падал грязными патлами на лоб. Рядом с надеждой заглядывал в глаза Семке еще один парень, как две капли похожий на первого.
– Идти сможешь? – из-за спины подал голос Муратко.
Парни дружно закивали:
– Идти смогем, если железо собьете, – они слегка приподняли ноги.
На стертых до крови щиколотках звякнуло.
– Вот уроды. А рядом с тобой кто?
– Это брательник мой, сродный.
– А меня, дяденька? – Семку тронул за руку длинный, изможденный невольник. Из-за высохших кровавых корок на скулах и переносице нельзя было определить, сколько ему лет, двадцать или сорок. – Я из белгородских казаков, Космятой меня кличут.
– С лицом что?
– Это его десятник невзлюбил, – пояснил один из близнецов. – Говорил, будто смотрит дерзко.
– И что делал? – заинтересовался Муратко.
– А каждый раз, как проходил, по щекам шалыгой [32] хлестал.
Космята не отводил горящих глаз от казаков:
– Ниче, вон он там зараз валяется. А я жив.
– И я жив, – сосед Космяты, тонкий белокурый паренек с впалыми щеками вытер крупные слезы, оставляющие светлые полоски на грязном лице. – Теперича уже не помрем.
– А тебя как кличут? – Семка вопросительно задрал подбородок.
– Дароня Врун [33] . Из валуйских мужиков я.
32
Металлическая обойма, надеваемая на окончание рукояти нагайки, также служила для удара.
33
Врати – шептать заговоры, врун – колдун, чародей.
– Ныне слободны вы, – повысил голос Загоруй. – И казаки, и музыки. Воля! Потерпите малость, зараз коваль нас придет, усех от цепей ослободим, – они шагнули дальше.
Вдруг хриплый радостный голос окликнул казаков:
– Муратко! Миленький! – высохший – в гроб краше кладут – невольник тянул к ним руки.
Казаки, не узнавая, всмотрелись в гребца.
– То же я, Путило Малков, из Раздор.
Казаки еще пригляделись. Семка разглядел сквозь полосы грязи сережки с тонкими палочками – висюльками, пометившие обе мочки казака. Невольник улыбался, и только по этой улыбке, когда-то доброй и светлой, да сережкам казаки почти одновременно признали станичника.
– Путило Миленький, ты ли это? – Муратко крепко пожал протянутую ладонь.
– Черти тебя сюда загнали, – Семка хлопнул его по плечу. – И здесь верховые [34] , никуда от вас не деться.
– Сам ты… сюсюкалка… – Путило хотел еще что-то добавить, но внезапно лицо его сморщилось, и Малков выгнул плечо, удерживая стон. В этот момент он чуть пригнулся, и казаки узрели его спину – излохмаченную засохшей, уже загноившейся местами кожей, торчащей в разные стороны.
34
Имеются в виду жители верховый Донских станиц.