Воротиться нельзя влюбиться!
Шрифт:
Может, я была слишком откровенна? Хотя… Какая разница? Всё равно всё это больше на бред сумасшедшего похоже. И принц этот, и конь его, и всё остальное. Так что какая разница, что я говорю? Можно делать что угодно — всё вокруг ненастоящее. Разве бывают говорящие кони-алкоголики? Нет! То-то же!
К счастью, моё чистосердечное признание заставило спутников замолчать, и несколько часов мы скакали, а вернее летели сквозь зимний лес в абсолютной тишине. Я любовалась проносящимися мимо пейзажами, старый принц слегка навязчиво
Когда на горизонте возник небольшой городок, спина взмолилась о пощаде, задница обещала остаться расплющенной на всю жизнь, если я не одумаюсь, а мочевой пузырь выдвинул ультиматум. Пришлось прислушиваться.
— Евпатий Егорыч, нам бы остановочку сделать, а? Передохнуть пару часиков? Или даже заночевать тут? — с надеждой посмотрела я на спутника.
Тот потёр седой щетинистый подбородок, задумчиво посмотрел на меня, а потом похлопал по боку коня.
— Раджа, ты как? Протрезвел али ещё нет?
— Кто не прошел через чистилище собственных страстей, тот не преодолел их до конца, — глубокомысленно изрёк конь.
— Агась, протрезвел, значится… Тогда да, придётся нам на постой тут останавливаться. Хмельной-то он куда шибче бежит, ажно благостно смотреть. Помнится, участвовали мы как-то в скачках, вот дело было! Что не жеребчик, то заглядение. Уж и наскакалися…
Мне сначала послышалось «налакалися», видимо, сработала прозорливость, потому что такое мечтательное и довольное выражение лица стало у принца, будто он банковские вклады или пенсионную реформу собрался рекламировать. Потом я свою ошибку поняла, но мнения не поменяла.
— Долго нам ещё в пути быть? — спросила я.
— Да нет, к завтрему на месте будем.
— Вы уж извините, что я так планы ваши поломала. И спасибо, что согласились меня выручить.
— Не благодари, Маруся, за дело, что ещё не доделано, — серьёзно ответил принц. — Намерения-то ничего не стоят — одни только дела. По ним и суди. А благодарность свою при себе оставь, не ради неё я дело делаю.
После этих серьёзных слов у меня даже симпатия к принцу проснулась.
— А отчего вы не женаты ещё? — осторожно спросила я.
— Ох, Маруся, нет в том ничего удивительного. Охочий я был по молодости до ласки женской. К разным девицам я присматривался, да всё ни одна, ни другая мне той самой не казалась. А чего жениться, коли сам на сторону смотришь? Нет, Маруся, жениться можно только по большой любви.
— Так вы же принц… Разве короли женятся по любви?
— Наши — да. А уж за других не скажу. Да и потом, батя-то мой теперь ого-го! Лет пятьдесят ещё править будет, не меньше!
— И как же, получается, что с молодильными яблоками — вечная жизнь?
— Если бы! — с сожалением ответил принц. — Это раньше съешь такое — и сразу минус тридцать лет. А сейчас хорошо если пяток снимет. Привыкание возникает, Маруся, и стареешь быстрее. Да и потом, кости-то хоть и молодеют, а раны старые так и остаются. Подагра — да, не мучит больше. А вот как проломили мне череп в прошлом веке, так башка и трещит к дождю, хошь молодой, хошь старый.
Смотрела я на принца и никак не понимала: вот это моя большая любовь? Ладно возраст, раз это дело поправимое. Но всё остальное? Не для того моя роза цвела, чтоб мужика своего на пару с его конём из канав и навозных куч выковыривать.
С другой стороны, если б я знала, какой именно парень мне нужен, то загадала бы конкретного. А я загадала ерунду, потому что и сама толком не разобралась в том, чего хочется. А хотелось — чтоб ух! Смотришь на него — и внутри всё сладко сжимается от счастья. А при взгляде на принца не только ничего не сжималось, но ещё и разрасталось до невиданных размеров. Например, нежелание сидеть с ним рядом, потому что амбре от него исходило крайне специфическое — утончённая смесь перегара, квашеной капусты, чесночка и вишнёвой наливочки.
Но выбирать не приходилось, в спасителе главное — не внешность, а чтоб спасал. Опять же, может, у них тут ещё какие принцы есть. Например, заморские. Такие же интеллигентные и начитанные, как Раджа.
Наконец мы добрались до постоялого двора. Зимой темнеет рано, и оттого разглядеть город не вышло. В отблесках неестественно большой луны заметила только извилистое русло замёрзшей реки, вдоль которой он раскинулся. На улице, где мы остановились, сплошь стояли деревянные дома с резными наличниками, узорчатыми причелинами и нарядными, словно кружевными, карнизами.
Спутник уверенно двинулся к ажурному двухэтажному дому с белыми ставнями, я пошла следом.
— Хозяева! Доброго вам вечера! — поздоровался Евпатий Егорыч, входя внутрь. — Берёте ли путников на постой?
— И вам доброго! Отчего же не брать, коли добрые путники-то? — ответила румяная женщина, подпоясанная красным вышитым передником.
На первом этаже размещался небольшой трактир, где за деревянными столами уже собиралась компания, а на втором — десяток маленьких комнатушек. Из них нам выделили две, а погрустневшего Раджу отвели в конюшню, где он отвернулся ото всех и демонстративно смотрел в стену денника, поворачиваясь к наезднику исключительно задом.
Проводив меня в комнатку, принц вдруг замялся на пороге.
— Так я это, Марусь, мож, останусь на ночь-то? И теплее вдвоём, и по деньгам экономия.
— Спасибо, но что-то я себя неважно чувствую, — натянуто улыбнулась я. — Да и сил совсем нет… Лучше одна посплю.
— А к чему тебе силы-то? — удивился принц. — Лежи потолок разглядывай, делов-то!
От такого подката я аж подавилась воздухом и закашлялась.
— Извините, Евпатий Егорыч, но не могу я вот так… без любви, — ответила я.