Воровка
Шрифт:
Рисса никогда не была сильна в воркованиях, так что просто хлопнула Милли по плечу. И в этот момент заметила движение в коридоре.
— Девчонки, эти, похоже, к нам, — шепнула она, толкнув подружек под локти.
Действительно, две фигуры — младшей надзирательницы и какой-то незнакомой женщины, — остановились прямо перед их камерой. Щелкнув и загудев, погасло силовое поле.
— Вы можете быть свободны, — незнакомка небрежно кивнула надзирательнице. Та поклонилась, но ее спутница даже не заметила этого: вошла в камеру, не удостоив девицу и взглядом. Силовое поле тут же
"А ты еще кто?"
Рисса была на сто процентов уверена, что никогда прежде не видела эту женщину. Она была не из тех, по кому можно скользнуть взглядом и тут же забыть. Высокая, стройная, с горделивой осанкой, в молодости она, наверное, могла бы заставить любую фотомодель удавиться от зависти. Да и сейчас могла. Рисса понятия не имела, сколько этой дамочке могло быть лет: на смуглой, с золотистым отливом коже не было ни морщинки, а в чернющих волосах — даже ниточки седины, но юной она не выглядела. Что-то в ней выдавало возраст не меньше сорока с большим хвостом — то ли взгляд, то ли манеры женщины, привыкшей, что окружающие падают перед ней ниц и не смеют пикнуть без разрешения. Вот как Иллин и Милли: девчонки вскочили, едва незнакомка вошла в камеру, и застыли в глубоком поклоне.
Рисса понимала, что от нее ожидают того же. Женщина смотрела прямо на нее, слегка нахмурив тонкие брови. От нее исходила угроза, как от зубастой и очень крупной хищницы. Даже красота ее была какой-то хищной, от вытянутых к вискам глаз с приподнятыми уголками и точеных скул до прямого носа и строго очерченных губ. Внешняя властность уравновешивалась реальной силой: глядя на нее, Рисса чувствовала инстинктивное желание припасть на брюхо и отползти подальше. Эта могла раздавить, едва шевельнув пальцем.
Еще недавно Рисса испугалась бы. Теперь в ее жизни появилось слишком много ситхов, способных размазать ее по стенке и даже не заметить.
— Тебя не учили правилам хорошего тона, дитя?
От ее мелодичного, бархатистого голоса пробирала дрожь. Рисса с трудом подавила порыв вскочить на ноги и согнуться в три погибели.
— Нас тут вообще не особо учили. — Рисса дерзко вздернула подбородок, очень стараясь, чтобы голос не сорвался от страха. — Что вам нужно от нас?
Женщина неодобрительно покачала головой. Плавно повела холеной, украшенной крупным золотым браслетом рукой, и Риссу смело с постели, больно приложив об пол. Едва она попыталась подняться, вторая волна силы обрушилась ей на спину, вдавливая в металлическое покрытие и мешая дышать.
— В моем присутствии ты будешь вести себя как подобает, девочка. Если не хочешь, чтобы тебя приучали к послушанию болью, как дикое животное.
Нажим усилился, и Рисса, не выдержав, застонала: казалось, еще немного, и либо кости треснут, не выдержав давления, либо порвутся внутренние органы. Полюбовавшись видом распластанной Риссы, женщина наконец отпустила ее.
— Надеюсь, ты сама догадаешься, что должна сказать?
"Да пошла ты на хер, сука!" — Тяжело дыша и всхлипывая от боли, Рисса свирепо глянула на женщину. Как же хотелось сказать ей это в лицо! Как же Рисса их всех ненавидела. Как же понимала республиканцев, в свое время почти
— Оставьте нас в покое! — Рисса с трудом приподнялась на дрожащих руках. — Мы тут смертницы, если вы не в курсе. Можете прямо сейчас убить, хоть быстрее выйдет.
"И что Иллин с Милли так на меня таращатся? Да какой смысл перед ними пластаться, раз все равно нас в живых не оставят?!"
Женщина неторопливо подошла ближе, шелестя подолом тяжелого, расшитого золотом платья. На ней вообще было слишком много золота: на платье, на руках, в ушах, даже в прическе — тяжелые локоны перехватывал затейливый золотой обруч. Рисса с ненавистью подумала, как же эта стерва богата. И почему в этой гребаной галактике все достается таким, как она?
Рисса соврала бы, сказав, что не боялась. Нет, от страха у нее поджилки тряслись — но на ситку она все же взглянула прямо и не отвела взгляд, даже когда та подцепила ее подбородок длинными, изящными пальцами.
— Мне нравится твоя смелость, дитя, но не твоя наглость, — она презрительно поджала губы, до боли впиваясь ногтями Риссе в кожу. — Силу и храбрость ты проявила, когда бросилась с оружием в руках защищать своих подруг. Сейчас же ты демонстрируешь лишь глупость и дурное воспитание. Чуть позже ты ответишь за свое поведение. Сейчас мне не до тебя.
Отпустив Риссу, она отошла на пару шагов.
— Мне сообщили, что одна из вас может рассказать мне о последних часах моего сына. Пусть эта девочка выйдет вперед.
"Сына?!" — Рисса удивленно уставилась на ситку. Тот мертвый парень точно был красномордым, а эта… что-то в ней, может, и было от них, но это "что-то" пришлось бы искать под микроскопом.
Милли шагнула вперед, держа руки сложенными на животе, а голову — склоненной.
— Это я, миледи.
— Расскажи мне все, что видела, — велела она, присаживаясь на край койки. — Ничего не скрывай. Я хочу знать, как он умер.
У глыбы льда было больше чувств, чем в голосе ситки. Казалось, это не у нее сын погиб, а у какой-то ее дальней и не слишком любимой знакомой. Когда Милли начала рассказывать, как этот придурок полез в храм Варадина, чтобы порадовать какого-то повелителя Анграла, взявшего его в ученики, она плотно сжала губы. Когда рассказ дошел до мумий, вздохнула чуть глубже обычного.
— Тиатан очень любил вас, — тихоньким, жалостливым голоском говорила Милли. В ее глазах блестели слезы. — Он хотел вернуться к вам и сестре. Надеялся, что вы будете гордиться им.
Ситка кивнула. Поднялась на ноги, оправила платье.
— Спасибо, что рассказала мне, дитя. Я сообщу повелителю Танатону о твоем похвальном поведении. Полагаю, оно тебе зачтется.
Она перевела взгляд на Риссу, все еще стоявшую на коленях.
— Как видишь, глупость наказуема. Чем раньше ты усвоишь этот урок, тем меньше шансов, что когда-нибудь тебе придется заплатить за него своей жизнью.
Когда ситка подошла к дверному проему и вызвала надзирательницу, Риссе показалось, что руки у нее немного дрожат. Всего на секунду — а потом силовое поле погасло, чтобы выпустить ее из камеры, и девочки снова остались одни.