Ворожей Горин – Зов крови
Шрифт:
— Насть, ну не начинай. Ты же знаешь, я бы никогда… Меня просто Жа… — я вовремя прикусил язык — дверь в ординаторскую была приоткрыта, — Любовь Владимировна раскусила. Вернее, ей на меня донесли.
— Кто донес? Подельник твой? Сашка Павлов? С ним, поди, полночи курить бегал?
— Нет, — угрюмо промычал я, начиная чувствовать вину перед Настюхой. Ей же действительно теперь несколько дней из отделения не выходить, а выползать придется. Но что поделать, подохнуть на работе до тридцати лет я тоже не планировал. — Ей Зубков настучал, — признался я наконец и добавил. — А если честно, мне и правда хреново, Настюх. Ты уж прости…
— А он откуда знает, что ты больной? Ну-ка, дай лоб! — она деловито потрогала мой потный от переизбытка эмоций
— Я его вызывал на одну «помирашку» из паллиативки, — сказал часть правды я и дальше принялся нанизывать на нее обстоятельную ложь. Об этом я в какой-то книге про разведчиков читал: если брехать сразу после правдивой и достоверной информации, ложь труднее раскусить. — Он заметил, что я красный и потный, проверил температуру и приказал зайти к нему за летической смесью. Ну, чтобы я до утра дотянул. А потом и Любови Владимировне все рассказал.
Ярцева понимала, что проверить такую легенду было проще простого. Да и девкой она была неглупой, знала, что ради отгула я бы не решился впутать в свою брехню целого заведующего реанимацией. Стало быть, я говорю правду и действительно сильно заболел.
— Ладно, — сменила гнев на милость моя соученица. — Живи пока, Горин.
— Ну, я пойду? — неуверенно отпросился я у Ярцевой, когда на этаже остановился лифт.
Настюху я немного побаивался. Сам не знаю, почему, просто она всегда была какой-то обязательной, что ли… Правдорубкой она была. Никогда не лезла за словом в карман и говорила только то, что думала, не считаясь с чувствами других. Тяжело ей будет дальше с таким характером, это я знал точно. Таких не любят. Вывод: либо ей придется ломать себя через колено и менять подход к общению с людьми, либо всегда быть белой вороной в коллективе, оставаясь собой.
— Ну, иди, Горин. С тебя тортик.
— Само собой. Все, пока!
— Лечись.
Я спустился на лифте в подвал, служивший переходом между корпусами, взял из своего личного шкафчика в студенческой подсобке верхнюю одежду и поднялся в холл терапевтического корпуса. Странно, но для утра понедельника тут царил аншлаг, все скамейки и кресла были заняты пациентами, их я по скорбным лицам определил. Сидели они в ряд — кто в больничных робах, кто в домашних халатах, смотрели обреченно перед собой и чего-то ждали. Может, родственников? Так для них рано, да и почему именно в холле? Возле пациентов терлись какие-то странные люди в черных костюмах.
Что это, похоронщики тактику изменили и теперь набирают себе клиентов уже до их кончины? Или же помер кто важный, и это агенты Кремля зачистку проводят? Тоже не сходится — важные в нашу рядовую больницу не попадают. Для них государство придумало целую систему — Главное Медицинское Управление называется. У них там стационаров, поликлиник и здравниц еще с советских времен осталось столько, что запутаешься, кого куда везти. Важных обычно в ЦКБ везут да там же и вскрывают, если помрут. В общем, и это не сходилось.
Пока разглядывал странных людей в костюмах, аккуратно записывающих что-то в маленькие блокнотики, наткнулся на толпу. Гигантская очередь в гардероб где-то посередине холла перехлестывалась с такой же длинной очередью в стол справок. У самого стола слышался разговор на повышенных тонах. Я даже услышал знакомую фамилию:
— Се-мё-но-ва, Варвара Петровна, пятнадцатого года рождения… Да причем тут педиатрический корпус? Девятьсот пятнадцатого года она!
Я протиснулся сквозь толпу и побрел к выходу, на ходу отметив возраст почившей Семеновой. Это ей в этом году ровно сто лет бы исполнилось! Круто! Впрочем, мысль эта улетучилась так же быстро, как и воспоминания о моем недавнем внезапном посмертном опыте. Где-то в глубине души я уже смирился с тем, что все, что мне привиделось там, в палате столетней бабки Семеновой, мне именно что только привиделось. Мозг и не на такое способен! Именно с этими мыслями я пробирался сквозь толпу к выходу из здания.
«Хрен с ним! — подумал я, выбегая из здания. — В ближайшие пару дней меня это уже не касается».
Ох, как же я был не прав!
Сидеть на больничном больше, чем два-три дня, смысла я не видел, длительный пропуск занятий не был мне полезен. Да, мне хотелось отдохнуть и мозгами пораскинуть в более спокойной обстановке, но из личного опыта я знал, что такие вот незапланированные каникулы после оборачиваются десятком «висяков». Настюха хоть и возьмет на себя мои обязанности, но после заставит платить той же монетой. Зная свою лень и свой характер, я был уверен, что надолго погрязну в выписных эпикризах или (не дай бог) еще и в посмертниках. Так что лучшим вариантом было оклематься в кратчайшие сроки. Дать «схватиться» молодым еще ребрам, накидаться таблетками и идти впахивать, не доводя ситуацию до лютого ахтунга.
Несмотря на общее недомогание и боль в груди, из больницы я вылетал, словно на крыльях. Так уж организм мой устроен. Только вот, минуту назад, было дышать трудно, а как представил себе несколько дней на больничном… Аж петь захотелось! Лишь бы Верка ничего не испортила!
— Вот же, блин! — выругался я, преодолевая снежные торосы на пути к метро, когда вспомнил, что за сутки ни разу сестре не позвонил. Хуже того, я даже не удосужился предупредить ее, что на дежурство останусь. Не любит она такого. Рычать будет, неверное…
Ладно, Верка из всех зол на сегодняшний момент была наименьшим. С ней я как-нибудь справлюсь. Сейчас добраться бы поскорее до кроватки и вздремнуть минут так шестьсот-семьсот!
Глава 6
Путь домой, если честно, помню плохо. Воля волей, а надорвался я за прошедшие сутки изрядно. Мороз, уже неделю державший столицу в своих ледяных тисках, знатно усугублял ситуацию. Пока шел до метро, основательно продрог, а дрожать со сломанными ребрами, скажу я вам, то еще удовольствие. В метро, разумеется, только ленивый меня не задел рюкзаком, не толкнул локтем или не пихнул в спину. Пересадка вышла сносной, хотя простая ходьба тоже не приносила радости, а вот поездка до Тёплого Стана — станции, где я проживал — вышла просто ужасной. Меня то в жар бросало, то в холод. С лица градом сыпал пот, я чувствовал, как майка под свитером и пуховиком прилипла к спине, стягивая мне грудь и мешая нормально дышать. Как назло, еще и полдороги мест сидячих не было, пришлось стоять на полусогнутых. Только на Беляево мне удалось рухнуть на освободившееся сиденье и приложиться виском к холодному металлу поручня. Не рассчитал, боднул мокрой головой чью-то руку случайно. Руку тут же брезгливо отдернули, сопроводив жест нецензурной лексикой. Я поднял глаза, чтобы извиниться, и замер — на меня сверху вниз смотрело какое-то странное существо, то ли человек-козел, то ли самый настоящий черт. И это я сейчас не абстрактно выразился. Ну, как вам объяснить — тело и одежда нормального человека, мужчины, судя по комплекции, а голова козлиная, черная, с седой бородой, горящими алым пламенем глазами и двумя круто изогнутыми рогами. Точь-в-точь как описывают этих фольклорных персонажей в книгах про эзотерику, да и у Гоголя я нечто подобное в школе читал. Правда, там черт был волосатый и с пятачком. Но это все лирика. Мне от этих познаний ни тепло, ни холодно, но с этим конкретным демоном что делать прикажете?
То ли от испуга, то ли от сильного недоумения я крепко зажмурился и, помотав головой, вновь уставился на жуткого мужика. На этот раз он выглядел нормально. Злой только был, но козлиной бородой уже не тряс и зенками своими не сверкал. Его на Коньково какая-то крупная женщина с сумками выпихнула из вагона, причем мне показалось, что странный дядька там вовсе не собирался выходить. Женщина его буквально за собой утянула, хотя тот и сопротивлялся. Вяло, но все же сопротивлялся. Причудится же такое!