Ворожей Горин – Зов крови
Шрифт:
— Звездец, — только и смог я выдавить, — приехали. Это что же у меня в башке такое творится, что всякая западная ЛГБТ-повесточка в бреду всплывает?
— Ничего, — явно не понимая, о чем я бормочу, ответила Семенова. — Может, и хорошо это. Может, еще и свыкнешься…
— С чем? — уточнил я. — С тем, что во мне мало мужского или много бабьего?
— С силой моей, бревно ты тупое, — выдохнула Семенова.
— Простите? — не понял я ее и тут же запротестовал. — Никакой силы мне от вас не нужно, уж увольте.
— За что прощенья просишь? Это мне у тебя прощенья просить надобно было, что я, кстати, и сделала. А ты, дурак, простил. Али не помнишь? Теперь уж не обессудь.
Я вспомнил тот странный разговор у трупа Семеновой. Точно, она до меня еще тогда с каким-то прощением докапывалась.
— Ну да, коли не причудился мне тогда наш разговор, припоминаю. Простил я вас за что-то.
— О том и речь — простил ты меня, стало быть, позволил мне тебе дары передать. В нави ничего просто так не происходит. В нави никого просто так простить или проклясть не получится, всегда последствия будут. И имени своего ни на погостах, ни в нави называть никому нельзя. А ты и заговорить со мной решил, и простить. Ну, а коли простил, тогда какие ко мне претензии?
— Никаких, — пожал я плечами. — Вы прощения испросили, даже настаивали на нем, я и простил. Что мне, трудно, что ли? Откуда я знать должен был все эти ваши премудрости?
— Эх-хе-хех… — выдохнула Семенова и посмотрела на меня глазами, полными скорби. — Как же жалко-то тебя, дурака. Да только выбора у меня не было. Уморили, сволочи.
— Кто уморил? Вы разве не от старости… того? — я, как мог, изобразил мимикой ее смерть — руки к горлу приставил, высунул язык, глаза выпучил. Расспросы о прощении решил на потом отложить — эта дискуссия сулила нам с Семеновой ссору, поскольку начало доходить до меня, что обманула она меня тогда.
— Ой, идиот… — закатила глаза к потолку женщина. — Кто ж в таких-то летах по собственной воле на тризну ложится?
— В каких это «таких» летах? Вам же сто лет в обед было, если не ошибаюсь. Буквально.
— Так и я про что! Всего-то сто лет! Моя матушка, дай Род ей покоя, до семи сотен дожила. И еще бы столько прожила, коли б не война…
Тут, кстати, еще большой вопрос, какую именно она войну имеет в виду… Уж не 1812 года ли?..
— А ее мать, бабка моя, стало быть, и того больше мир подлунный коптила. Это я уж молчу о наших прародительницах. Они-то Русь еще до крещения помнили.
— Долгожители, стало быть… — скептически протянул я.
Как же, Русь они помнили до крещения. Еще древлян с полянами приплети сюда.
— Никак, ёрничаешь, стервец! — этот странный деревенский говор с просторечиями очень сильно контрастировал с обликом моей галлюцинации.
— Ни в коем разе, Варвара Петровна. Радуюсь за ваших родственников. Как вы изволили выразиться — дай Род им счастья?
— Покоя, — поправила Семенова и вперилась в меня своими колкими глазками.
— Вот-вот, дай Род им покоя, — повторил я, ничуть не изменив саркастического тона, и решил перевести этот странный разговор в более практичное русло. — Вы, Варвара Петровна, лучше бы к сути дела переходили. А то, не ровен час, мне сеструха бригаду психиатрическую вызовет. Увезут меня в далекие дали, куда ни вам, ни вашим пращурам дороги нет, да накачают там галоперидолом по самое не балуй. И тогда я не то что ваше, я собственное имя забуду. Вы какими судьбами по мою душу явились-то?
— И то верно подметил, — как-то легко согласилась женщина-призрак и тут же встала передо мной во весь свой рост и во всей своей, так сказать, первозданной красе, чем вновь заставила мое естество напрячься, а физиономию покраснеть.
— Значит так, Григорий, — начала вещать она пафосным тоном, разведя руки в стороны и даже чуть приподнявшись над полом, — внимай, не перебивая! Отвечаю на твой вопрос единожды, а после говорю лишь важную информацию, без которой тебе на этом свете жить останется всего ничего.
— А с ней?
Семенова опять сбилась с пафосного настроя. Опустила на меня взгляд и, скрестив руки на груди, тихо спросила:
— Ты и впрямь дурачок юродивый али притворяешься? С чем «с ней»?
— А с информацией я долго протяну? — довольно нагло поинтересовался я, ни капли не веря в то, что происходит. Точнее, в то, что со мной беда приключилась и завтра с утра я к психиатру схожу за советом, я уже понял. Не верил я в то, что все это взаправду со мной творится.
— Это уже как пойдет. Смотря как ты, идиот безмозглый, этой информацией воспользуешься.
— А если…
— БДИ, ВНЕМЛИ И НЕ ПЕРЕБИВАЙ! — взревела старуха, стремительно взлетев под самый потолок и почернев лицом. На кухне сразу же потускнели все лампочки, стало вдруг холодно, как в склепе.
А еще мне стало страшно. Нет, действительно страшно. Прямо на чистых щах вам говорю — жути старуха (а сейчас она выглядела именно так, как и должно выглядеть столетней покойнице) нагнала на меня изрядно. Но испугался я не столько ее вида и спецэффектов, сколько другого понятия. Императивные галлюцинации (то есть те, которые не просто являются, а еще и повелевают тебе что-то сделать) — это уже приговор. Если с обычными видениями еще худо-бедно можно как-то смириться, то с теми, которые тебя что-то делать заставляют, уже ничего не поделаешь. С ними ты становишься опасен для общества. Такие галлюцинации и до смертоубийства довести могут, и до прочих общественно опасных поступков.
Была у меня одна пациентка, которая шмеля в глазу видела.
— Сидит, — говорила, — гад, и язык мне показывает.
Бабушку эту мы быстренько с неврологами на предмет инсульта покрутили, не нашли ничего, да и отправили ее в плановом порядке к психиатру. То галлюцинация простая была. А другой случай был у меня еще в колледже, там МЧСник один белку словил, делирий алкогольный по-научному. Так с ним бог говорил и приказы раздавал. Вот мы с ним тогда намучились, доложу я вам! Этот хилый с виду мужичок пытался тогда моего одногруппника поцеловать, такой вот странный отдал ему бог приказ. Сначала просто предложил, но, получив четкий отказ, начал обнимать и липнуть. А после полез в атаку, да так настырно, что мой одногруппник даже готов был сдаться. Как сейчас помню, МЧСник Алика душит, тот кряхтит, а вырваться не может.
— В щечку, только в щечку! — кричит Алик, а я тем временем пополам складываюсь от смеха, настолько комичной в моменте была ситуация.
После мы, конечно, того МЧСника скрутили. Я, Альберт, два санитара и две медсестры крепкой комплекции. На всю жизнь запомнил, насколько опасными бывают пациенты с императивными галлюцинациями.
«Ну, вот и все, Горин, довели тебя до цугундера бабы, стрессы и медицинский институт», — подумал я и уселся смирно на стуле, руки на колени положив.
— Бдю и внемлю, матушка… — тихо проблеял я, глядя на свою незваную гостью снизу вверх.