Ворожей Горин – Зов крови
Шрифт:
— А что он, собственно… — попыталась было прояснить ситуацию наша Жаба. Ее голос я услышал за дверью сразу после косяковских ЦУ.
— Потом, все потом! — грубо перебил ее Косяков и удалился.
Поле ухода замглавврача за дверью послышалось невнятное перешептывание, итогом которого стало полнейшее игнорирование меня как личности. Странное дело, но ко мне в палату вообще никто не вошел! Ни сама Жаба, ни ее верная троица, ни даже мои однокашники. Друзья, блин, еще называются! Хотя, справедливости ради, мне они сейчас только помешали бы. В голове после инцидента с хряком было не все в порядке, от былой утренней бодрости и свежести не осталось и следа. Помню четкое ощущение какой-то абсолютной беспомощности и неясной тревоги. Неужели я действительно рехнулся? Все, что происходило со мной в
Спасало лишь одно: все эти события в моей голове сейчас почему-то выглядели бледным расфокусированным пятном. Вроде и были они, а вроде бы и нет. Точнее, головой я понимал, что свиньи, даже живые, не говорят. Опять же, логика зудела в воспаленном мозгу: откуда в морге свинье взяться? Но при этом — я же сам видел! Причем, будь я там один, легко списал бы видение на повреждение рассудка или черепно-мозговую травму, коей обзавелся вчера. Я всегда стараюсь критично смотреть на вещи. Беда была в том, что говорящего хряка видел и санитар. Он же первым и сломался — сначала в обморок упал, а после того, как я его привел в чувство, кинулся звонить всем подряд. Первым делом он вызвал своего начальника — главного патологоанатома больницы Ермоленко. Тот, в свою очередь, вызвонил Косякова. В морг оба начальника ворвались буквально через десять минут после происшествия — видать, звонки застали обоих по пути на работу.
Вот тогда-то и началось. Нас с санитаром усадили друг напротив друга и начали перекрестный допрос, на котором я просто молчал, а перепуганный до смерти парень выкладывал все, как на духу. И невдомек ему, дурачку, было, что такими заявлениями он сам себе могилу копает. Покаялся он и в том, что пил накануне вечером, рассказал и то, с кем пил, и где это происходило. Даже чем они со слесарем Михалычем закусывали, и то поведал без утайки. А потом нате — выдал превеселенький рассказ о том, как его с утра ординатор Горин разбудил да на говорящую свинью смотреть заставил.
Взгляды Косякова и Ермоленко тут же устремились на меня: «Давай, мол, Горин, выкладывай свою версию — так дело было или не так?»
И как мне прикажете из ситуации выпутываться? Скажу, что так и было дело — вызовут «дурку» и мне, и санитару. Опровергну — санитара одного уволят. И да, я понимаю, что своя рубашка ближе к телу. И доводы о том, что санитара воспитать не то же самое, что полноценную врачебную единицу для страны вырастить. Нужно было отмазываться самому, а на санитара, дурачка этого перепуганного, попросту забить с прибором. Да только не мог я так поступить. Не знаю, почему, но точно не из благородства. Во-первых, свинья и правда была — это видели все, включая руководство. И да, блин, она говорила! Хрюкала, двигалась и говорила человеческим голосом — я не могу отрицать этого факта! А во-вторых, то же самое видел и подтвердил санитар. Получается, мы сошли с ума синхронно и видели одну и ту же галлюцинацию, чего в реальной жизни быть не может. Тут уже как в мультике «Трое из Простоквашино»: «Это только гриппом все вместе болеют, а с ума поодиночке сходят». Ну не могли мы видеть один и тот же глюк! Галлюцинации так не появляются. А раз так, то все, что в морге произошло — взаправду было. Следовательно, санитар этот, бедолага, ни в чем не виновен, и подставлять его своим полным отказом от его показаний я не мог. Оставалось одно — молчать. Молчать и думать, как выкрутиться из всей этой ситуации.
Прежде чем говорить, нужно было взять паузу и хорошенько все обдумать. А иначе все случится так, как показывают нам в забугорных фильмах: «Все, что вы скажете, будет использовано против вас в суде».
Минут двадцать я пытался привести свои мысли в норму, а затем в мою палату кто-то осторожно постучал.
— Открыто, — буркнул я на автомате, уверенный, что ломится ко мне кто-то из наиболее любопытных
В принципе, я ожидал увидеть кого угодно, начиная от Настюхи Ярцевой и заканчивая медбратом Сашей, могли не совладать с любопытством и наши врачи. В палату же вошла какая-то молоденькая девушка в халатике, так сказать, «на босу грудь». Она просто вошла, а я словно разучился дышать. Эдаких красавиц писаных, да еще и с такими формами даже в вышеупомянутом Голливуде не встретить. Чернобровая, черноволосая, белокожая богиня с огромными бирюзовыми глазами-прожекторами. Палата тут же наполнилась ароматом ее духов. Амброзия — никак не меньше. Вы не поверите, но в палате физически стало светлее, словно девушка сама по себе была источником света. Своими бирюзовыми глазами прекрасная нимфа осмотрела помещение и, не найдя в ней ничего примечательного, остановила свой взгляд на мне. А я сидел и не верил своему счастью: неужели она сейчас со мной заговорит?
— Вы Горин? — не сказала, а пропела она нежнейшим голоском, и мне тут же показалось, что это запели ангелы под аккомпанемент божественной арфы.
— Ай… — только и смог выдавить из себя я. Эту девушку я в больнице определенно никогда не встречал, и одновременно с этим знанием в голове поселилась мысль, что я знаю это прекрасное создание всю свою жизнь. Знаю — и при этом боюсь до колик в животе. Странное, очень странное чувство.
— Ай? — переспросила она. — Меня главный врач послал анализ на наркотики взять. Указал этаж и палату, велел найти некоего Горина. Если ваше «Ай» означает, что Горин — это вы, то вот баночка. Пописайте, — и она протянула мне баночку и изобразила смущение. Она именно что изобразила смущение, но глаза ее при этом смотрели на меня, не отрываясь, и было в этом взгляде что-то неуловимо лукавое.
— Ага, — шепотом произнес я и потянулся одной рукой за баночкой, другой же — непроизвольно к ширинке.
— Вы что, при мне это делать будете? — возмутилась девушка. — Вон же, уборная есть!
На это я даже сказать ничего не смог. Просто глупо кивнул и бочком, так чтобы все время к девушке лицом быть, просочился к санузлу. Я был настолько ошарашен появлением этой удивительной красавицы, что, прикажи она мне на анализ отрезать свою руку или ногу, вероятнее всего, сделал бы это без колебаний. Оставалось лишь радоваться, что для анализа на наркотики необходима моча или кровь. На каком-то автомате я сделал, что было велено, и вышел обратно в палату. Девушка взяла заранее приготовленным пакетиком баночку с моей мочой, скромно улыбнулась и быстро вышла.
Не успел я даже выдохнуть, как дверь вновь отворилась. Я уж было приготовился к поступлению новой ударной порции эндорфина в свой мозг, но на этот раз на пороге стояла Жаба. Наваждение как рукой сняло.
— А вам что, — разочарованно протянул я, — покакать куда-то нужно?
— Ты совсем, что ли, Горин? — рявкнула на меня заведующая. — Марш на допрос!
— Куда? — не понял я.
— На допрос! — повторила она. — Мероприятие по дознанию.
— Я в курсе значения слова «допрос», Любовь Владимировна. Я спрашиваю, куда идти мне?
— Ясное дело, куда, — оторопела она, — к главврачу в кабинет.
Только сейчас я заметил, что Жабина была белее снега.
— А что случилось-то? — не удержался я от вопроса.
— Так это у тебя спросить надо, Горин. Это ты у нас странно себя ведешь в последнее время.
— Странно? — не понял я.
— Ну, а то как же? Вчера якобы заболел, ушел с работы. Дома, со слов сестры, нес околесицу какую-то. Проспал целые сутки, а сегодня заявился в морг и украл тело покойницы. Страннее уж и некуда. Ты зачем всю эту чепуху творишь, Горин?
«И когда это вы с моей сестрой успели связаться?» — подумал я про себя и тут же понял, где собака зарыта.
— Это вам Косяков такую версию событий озвучил? — этот реально мог и домой мне позвонить, и с сестрой поговорить.
— Ну да.
— А меня лично вы спросить, разумеется, не желаете, да?
— А у тебя есть иное объяснение? Ну, так потрудись, Горин, изложи. А я послушаю, — она встала посреди палаты, руки в боки, не давая мне пройти.
Иного объяснения таким слухам я придумать не мог, поскольку у меня попросту не было никаких версий происходящего. Жаба тем временем продолжила свой натиск: